Джей Дайс - Вашингтонская история

Когда кончилась война и он демобилизовался из флота, много месяцев прошло, прежде чем Фейс осознала, что в сущности состоит сиделкой при алкоголике. Если она пыталась уговаривать его пить поменьше или удержать от выпивки, он сопротивлялся с тупым упорством и нескрываемой ненавистью. Но в трезвые промежутки он цеплялся за нее, как ребенок за мать, словно в ней одной видел свое спасение. Он требовал от нее безраздельного внимания, безраздельной преданности. По-видимому, он хотел завладеть ею целиком, так, чтобы в душе ее не оставалось места даже для ребенка, И тогда же снова начала проявляться та мучительная ревность, которая сквозила в его письмах с фронта. Казалось, он отчаянно боялся потерять жену; и в то же время странное противоречивое чувство заставляло его толкать ее на неверность и даже развод.

Вот так протекала их жизнь. Когда Фейс не бывало дома, Тэчер пил, чтобы как можно скорее оглушить себя, и часто, приходя после вечерней работы, она заставала его в пьяном полубесчувствии. Иногда он ждал ее в тупом отчаянии, а порой устраивал ей бурные сцены.

Фейс по опыту знала, что, если Тэчер заснул, лучше его не будить; она беспокойно прошлась по комнате, гася по пути все лампы, кроме стоявшего у рояля торшера. На рояле в мягкой полутьме белел маленький мраморный бюст Моцарта — один из немногих подарков Тэчера, если не считать тряпок, духов и украшений. Он привез этот бюст из Лондона — в память о своем первом долгом отпуске. Он знал, что Фейс это доставит удовольствие — в то время она увлекалась Моцартом и только потом стала предпочитать ему Бетховена. Бюст был австрийской работы и каким-то образом попал в Англию; Тэчер купил его во время постоянных скитаний по антикварным магазинам в поисках дуэльных пистолетов, которые он коллекционировал со страстью.

Движимая каким-то смутным порывом, Фейс взяла в руки бюст и, поднеся к свету, стала рассматривать. «Какая прелесть!» — подумала она. Для нее этот мраморный бюст как бы олицетворял все лучшее, что было в Тэчере. Тут сказалась его любовь к прекрасному. Изображение Моцарта было как бы символом лучших дней их жизни — оно напоминало о восторженной радости, испытанной на концертах, о беззаботном смехе, о крепко переплетенных пальцах и ненасытных поцелуях. А самое главное, оно напоминало о том, что могло быть: о постоянном душевном проникновении и прочном счастье. «Как много утрачено и как много не сбылось совсем», — тоскливо подумала Фейс.

Она стояла у рояля, держа бюст Моцарта в руках и погрузившись в свои мысли, пока не услышала, что Тзчер пошевелился. Она обернулась. Тэчер силился подняться на ноги, как нокаутированный боксер, который все-таки хочет опять кинуться на противника. И вот, сгорбив плечи и покачиваясь, он встал с дивана.

— Явилась наконец! — рявкнул он.

— Да, — тихо ответила Фейс.

Тэчер шагнул к ней.

— Приятный вечерок… — пробормотал он. — Совсем на английский манер, только наоборот — одинокий муж ожидает загулявшую жену!.. Вот как у нас!.. — Он сделал еще шаг в ее сторону.

— Тэчер! — крикнула Фейс. — Посмей только подойти, и я швырну в тебя вот этим! — Она подняла над головой мраморный бюст, все ее тело напряглось и затрепетало.

Тэчер немного отступил и снова повалился на диван, не сводя с нее пьяных прищуренных глаз.

— Если ты не бросишь эту сволочь Каннингема, то я, черт возьми, сумею вас разлучить! Я тебе еще покажу!..

Слова перешли в невнятное бормотание, и вскоре его снова одолела дремота.

Фейс внезапно как-то обмякла, почувствовав страшную слабость в руках и коленях и тяжесть во всем теле. Она даже на мгновенье испугалась, не паралич ли это и не потеряла ли она способность владеть своим телом. Донни, наверное, опять все слышала — какой позор!.. Фейс почти уронила бюст на рояль, гулко стукнув им по крышке, потом сделала над собой усилие и медленно поплелась вверх по лестнице, в спальню.

И сейчас, в это знойное утро, накрытый к завтраку стол казался ей каким-то нереальным, лишенным третьего измерения. Она была поглощена мыслями о том, что жизнь ее как бы распалась надвое. Вдруг она почувствовала на себе чей-то взгляд и, вздрогнув от неприятного ощущения, невольно обернулась.

Сзади стоял Тэчер.

Вид у него был жалкий. Под красными воспаленными глазами набрякли мешки. Он не успел побриться, и рыжеватая щетина на подбородке придавала ему измученный и какой-то неестественный вид. На нем был небрежно запахнутый халат из клетчатого шелка, купленный у Финчли в Нью-Йорке шесть лет назад, во время их медового месяца. Тогда он носил его с горделивым видом, явно стараясь понравиться ей.