Кое-что о будущем все-таки знали вожди рабочего класса, но тщательно скрывали они эту правду от народа. Однако народ и сам догадывался, что ждет его в будущем. Цитируя классиков марксизма, он расставлял акценты, которые, как правило, были одесские: «Если капитализм — это эксплуатация человека человеком, то коммунизм — это как раз наоборот.» До чего же точно! Юморины весело предчувствовали печальное будущее.
И деньги, на которые ничего не купишь, тоже были сначала придуманы на первоапрельских торжествах, а потом уже стали печататься независимыми государствами. «Дюкат» с изображением Дюка де Решелье ничем не отличается от сегодняшней гривны с Богданом или лея со Штефаном. Ничего на них не купишь.
Но мы тогда этого не знали и весело приобретали «дюкаты» в газетных киосках, кормили Рамсеса конфетами и смеялись, когда он становился на передние лапы, поднимая задние.
А через восемь месяцев пришел в зоопарк молодой человек — инструктор райкома партии. Его все вспомнили, он отвечал за юморину. Мы еще его конфетами угощали и давали поводить Рамсеса по улице Пушкинской. А он ничего не говорил, а все больше улыбался, будто у него такое партийное поручение было — все время улыбаться в этот день.
Через восемь месяцев он пришел в зоопарк с очень серьезным лицом. Видать, отменили то легкомысленное поручение. Роман Соломонович сразу почувствовал недоброе. Обкомовский работник сам пришел в зверинец — это не спроста. Сел молодой человек в кресло и начал издалека — с Сибири. У директора аж поджилки затряслись, когда он услышал про этот благодатный край.
— Так вот, Роман, как вас по батюшке, — начал инструктор, — у Москвы понимаете ли, Сибирь под боком. Уснул в Москве, а проснулся в Сибири. А у нас степь да степь вокруг. Черноморская возниженность. Кремлевскому партактиву чуть ли не на каждый праздник молодую медвежатину поставляют, а наше руководство петухами и кроликами все праздники отмечает.
Директор тут только понял к чему клонится разговор, и у него отлегло от сердца.
— Да, действительно, степь да степь кругом, — неожиданно запел он басом.
Внимательно посмотрев на Соломоновича и убедившись, что все в порядке, и он не двинулся мозгами, а проявляет усердие, порученец перешел на конспиративный шепот:
— Так вот, Роман, как вас по батюшке, наш первый, — он показал указательный палец и потряс им, — решил на этот Новый год партийный актив области угостить медвежатиной. Не пойдете ли вы нам на встречу?
— Еще как пойдем. — Приподнялся директор, будто идти нужно было сейчас, немедленно. У нас как раз есть старый матерый медвежище. Хватит на всю партийную областную организацию.
— Не надо на всю. — Стал еще серьезнее будущий заведующий ответственным отделом, а при удачном стечении обстоятельств, и секретарь обкома. — Матерого не требуется. Помнится в первоапрельском мероприятии, которое я возглавлял, принимал участие молодой зверь, имя ему подобрали какое-то неудачное. Мне еще объясняли, что оно от египетских царей. Так, может быть, того — избавимся от последнего из царского рода. Убьем сразу и медведя, и двух зайцев, фигурально выражаясь.
— Рамсеса Накойхер?
— На кой хер? Это вы говорите мне? Коммунистической партии?
— Что вы? Что вы? Нет, и еще раз нет! Здесь небольшая путаница вышла. Завтра же зарежем медведя. Завтра же.
— Не завтра, а сегодня. Со мной как раз с бойни прибыл убойщик «золотые руки». Лучший мастер мясокомбината.
Рамсес поднялся и пошел навстречу убойщику. По дороге он успел сделать кувырок и застыл, ожидая вознаграждение.
Когда ребята пришли на репетицию, красное пятно посредине вольера еще не высохло.
Нет, не напрасно у Рамсеса было так развито классовое чутье. Жаль только ограничивалось оно младшим звеном кровавой диктатуры. Вторая сигнальная система принимает сигналы только из прошлого. Если бы из будущего.
Валерка позвонил мне в Кишинев на рассвете.
— Слушай, случилось несчастье. — Сказал он.
— Павлик! Петя? — заорал я.
— Рамсес. — Тихо сказал Кузнецов.
— Что, пионера задрал?
— Нет, коммунисты сожрали. Рамсеса на Новый год съели большевики.
— Какие большевики?
— Наши, одесские. Слуги народа. Обком партии. Первый секретарь Синица приказал, вместо поросенка, подать на их новогодний стол Рамсеса. Чтоб они подавились! Чтоб у них поперек горла встало! Позвони в Москву. Пусть напишут в газету.
В тот же вечер я разговариваю со своим другом, известным поэтом Григорием Поженяном. Во время войны Гриша защищал Одессу. В Беляевке немцы перерезали водопровод, и осажденный город остался без воды. Семнадцатилетний Гришка с небольшим отрядом разведчиков дал городу воду. Таким тогда было партийное поручение у всю жизнь беспартийного Поженяна. Теперь эта партия давала другие поручения. И они тоже выполнялись.
Читать дальше