Евгений Кутузов - Во сне и наяву, или Игра в бирюльки

Вышла вторая женщина. Скользнула по мне взглядом, удивленно посмотрела на первую женщину, поздоровалась с подполковником и, снова скользнув по мне взглядом, пожала плечами.

— Не признаешь? — спросила первая женщина.

— Вроде где-то видела…

— Вспомни, вспомни, ну!.. Ты же на лесобирже работала перед войной и в войну. Недавно, когда личные дела пересматривали, кого ты вспомнила?..

— Да ну вас, в самом деле, — отмахнулась она. Но посмотрела на меня внимательно, так что мне сделалось неловко — даже.

— Спроси сама.

— Правда?.. — спросила она.

— Кажется, да, — кивнул я. И только сейчас подумал, что и Николай Степанович, и первая женщина определили меня в сыновья моего отца настолько уверенно, что не потрудились поинтересоваться, так ли это. Ведь могли же совпасть и фамилия, и отчество. Чего не бывает в жизни. Наверняка где-нибудь живет человек — может, и не один, — у которого и фамилия, и отчество совпадают с моими, и он вполне так же может быть похож на моего отца.

Вторая женщина, которую звали Верой, спросила:

— Ваш отец был у нас?

— Где-то был, — сказал я. — Где-то здесь. Получается, что именно у вас.

— Тогда точно, — сказала она.

Вообще-то ничего особенно удивительного в этом «чуде» не было — ведь я и ехал сюда с тайной надеждой что-нибудь узнать об отце. Узнал, правда, не много, но кое-что все же узнал.

Обе женщины (их подлинные имена тоже не обязательны), как и Николай Степанович, хорошо помнили отца. Впрочем, уже в первый день моего приезда выяснилось, что помнил его чуть ли не весь поселок. Раньше я упоминал, что он, будучи зеком, работал техноруком лесобиржи, а на бирже вместе с заключенными трудились и местные жители. Так что тут все просто.

По случаю моего приезда — разумеется, по случаю приезда сына Василия Петровича — в поселке было устроено нечто вроде праздника. Николай Степанович точно дорогого гостя водил меня из дома в дом, и всюду было застолье, всюду были воспоминания, из которых хоть и не сложилась полная картина пребывания здесь отца, однако некоторые обстоятельства прояснились.

Из карточки, хранившейся в спецчасти (женщины как раз там и работали), я узнал, что «особым совещанием» при НКВД СССР отец был осужден на пять лет (до этого более двух лет он провел в тюрьме, что, вероятно, и спасло его от высшей меры, ибо в тридцать девятом расстреливали все же меньше, чем в тридцать седьмом) и по этапу попал в этот лагерь. По истечении пятилетнего срока его освободили, и он должен был остаться здесь на поселении, уже как политический ссыльный. Вот тогда-то он приезжал на один день к нам в деревню. Тот факт, что отец знал наш адрес, Николай Степанович объяснил просто: у отца были возможности переписываться через вольных, с которыми как технорук он постоянно общался. Его самовольный отъезд к нам послужил, скорее всего, основанием для нового ареста. Хотя и не обязательно. Многих, кого освободили, «брали» тотчас снова. Но в этот лагерь отец больше не попал, и мои гостеприимные хозяева не знали его дальнейшей судьбы.

«Личное дело» отца, к сожалению, не сохранилось. Его уничтожили после пятьдесят шестого года, осталась только карточка. А может, и не уничтожили, а передали в другой лагерь?..

Мать, сколько я помню, нам говорила, что будто бы отцу в сорок четвертом, кажется, году удалось вырваться на фронт, где он и погиб. Ни писем, как я уже говорил, ни «похоронки» в семье не сохранилось, так что вполне возможно, что мать и обманывала нас. Все-таки фронт — не лагерь, а она беспокоилась о нашем будущем. Мать не дожила до лучших времен и умерла в сорок девятом, когда по стране катилась волна новых арестов.

Смутно я всегда помнил, что, живя в Тавде, мы носили перешитые из военной формы вещи, что кто-то нам привозил дрова, то есть помогал нам. Побывав в А., я понял, кто это был…

Может быть, поэтому время от времени я и езжу в Тавду?

В тамошнем военкомате, кстати, не нашлось документов, подтверждающих, что отца призвали на фронт.

— Так вы считаете, что мне надо соглашаться? — с сомнением спросила Евгения Сергеевна.

— Это уж вы как хотите, я тут не советчик, — ответил Алексей Григорьевич. — А то хотите, я познакомлю вас с одним человеком…

— Что за человек?

— Да ведь как вам сказать… В депо инженером работает. Сам-то он москвич, говорят, большим начальником был. Сидел в лагере, теперь на поселении. В этих делах он лучше нас с вами разбирается.

— А ему можно доверять?

— Вообще-то, чужая душа — потемки, — сказал Алексей Григорьевич, — но человек он уважаемый и людей понимает.