Евгений Кутузов - Во сне и наяву, или Игра в бирюльки

Определенно он что-то недоговаривает, скрывает что-то от нее. Похоже, он хорошо знал мужа, но почему-то не хочет в этом признаваться. И записку от Васи, похоже, организовал и передал именно он. Значит, располагал такими возможностями. А не признается только потому, что все же боится, ее боится. Верит в невиновность мужа, а ее боится. Но чтобы верить, надо близко знать человека. Господи, неужели там есть действительно порядочные люди, способные верить другим, оболганным, растоптанным, и не просто верить — одного этого еще мало, — но и рисковать собой?.. А если Фатеев не искренен, если ему что-то от нее нужно?.. Но что, что ему может быть нужно от нее?.. Не рассчитывает же он выпытать у нее что-то такое, чего не сказал, в чем не признался муж?.. Глупости, глупости, глупости! Она же абсолютно ничего не знает, и это наверняка известно им, иначе ее затаскали бы еще тогда, после ареста мужа. И потом — записка… А вдруг он не имеет к записке никакого отношения? Знал, что она существует, что ее передали ей, но сам отношения не имеет и теперь пытается втереться в доверие?.. Может быть, тот человек, который приносил записку, уже и сам давно арестован?!

Евгения Сергеевна окончательно запуталась в попытках понять, что же происходит на самом деле. Она начинала рассуждения снова и снова, пока в голову не пришла в общем-то элементарная мысль: ведь чтобы все это провернуть, Фатеев должен был бы знать, или хотя бы предвидеть, что она окажется в Койве, да еще в таком положении, когда ее обязательно приведут к нему, а в противном случае все его хитрости не имеют никакого смысла. Но знать, что она приедет в Койву, он никак не мог. А если предположить, что знал, тогда нужно допустить, что все было подстроено. Но это уже абсурд, полный абсурд.

Не проще ли допустить, что Фатеев — глубоко порядочный человек, по воле судьбы оказавшийся на службе в органах. Он лучше других знает, как и за что арестовывали людей, то есть знает правду, и что же удивительного, невозможного в том, что порядочный человек, в надежде на порядочность с ее стороны, решился помочь?.. А вот интересно, как он сам очутился в Койве?..

Впрочем, подумала Евгения Сергеевна, в этом-то как раз ничего странного нет. Перевели сюда — и все. Военных вообще часто переводят с места на место. А своему помощнику он явно не доверяет.

Значит, соглашаться?.. Но как она будет работать в таком месте? Это же… Господи, хоть бы посоветоваться с кем-нибудь. Рассказать Алексею Григорьевичу? Не все, конечно. Только о работе. Тем более она чувствовала себя виноватой перед ним…

И она рассказала, не называя Фатеева, что ей предложили работу в управлении, а она не знает, что делать.

— И сомневаться нечего, — успокоил ее Алексей Григорьевич. — Вы же не охранником пойдете. А начальником там хороший человек, Алферов Иван Николаевич. Он давно у нас в Койве, его все знают. Правильный человек, про него худого слова никто не скажет…

Чудеса на свете все-таки случаются…

Редакция журнала «К новой жизни» (есть такой в системе МВД) попросила меня съездить в командировку на Урал, в колонию. Оттуда пришло письмо заключенного, который убедительно доказывал, что отбывает непомерно большой срок. Убедительным письмо выглядело потому, что автор его не считал себя невиновным вообще. Он признавал свою вину и соглашался с тем, что осудили его правильно, по заслугам, однако срок назначили слишком большой, превышающий разумность наказания, и в связи с этим подвергал сомнениям уголовное законодательство, его гуманную направленность, ибо всякое наказание, писал он, должно быть неотвратимым, строгим, но не жестоким.

Редакции письмо показалось интересным. Мне — тоже. И я согласился поехать. Впрочем, был у меня и другой, личный интерес. Письмо было из Тавды. Вернее, из колонии, которая находилась рядом с Тавдой. К тому времени я знал уже, что где-то там был в заключении отец.

В Свердловске я пересел в поезд, идущий в Тавду.

Народу в вагоне было немного, и я как-то сразу обратил внимание на пожилого подполковника внутренних войск, который, в свою очередь, присматривался ко мне. Мы стояли в коридоре и курили. Он буквально не спускал с меня глаз. Я чувствовал это, но, как только поворачивался к нему, он отводил глаза в сторону. Грешным делом я подумал, что вот работают люди: я еще не добрался до места, а меня уже вычислили…

Покурив, я ушел в купе, в котором, между прочим, ехал один. Почти сразу раздался осторожный стук в дверь, и я понял, что это подполковник.