Александр Проханов - Теплоход Иосиф Бродский

Умолк, задыхаясь. Кальяны вокруг переливались цветными стеклами. Пламенели жаркие угли.' Струился душистый дым. Серебряная цапля на восточной подушке нацелила сверкающий клюв.

— Ты — дурак, сумасшедший, спятивший маньяк, — произнес Президент Парфирий. Есаул увидел, как уродливо искривился его маленький рот. — Ты не понимаешь, что произошло. Нет никакой России. Нет никакого народа. Спившееся, больное быдло, не годное ни на какую работу. Россия завершила свою историю, и теперь на этом месте зарождается иная история, грядут иные свершения, не имеющие ничего общего с так называемой «Великой Россией». Я передам мою власть Куприянову и людям, созидающим будущий мир, будущее совершенное человечество. А сам уйду из политики. С меня хватит. Я создан не для высоких идей и мессианских свершений. Моя вилла на Сардинии, моя средиземноморская яхта, мой дворец на альпийском курорте, мой кругленький пай в Газпроме, несколько миллиардов на счетах в европейских банках — мне этого довольно. Буду жить частной жизнью. Наверстывать то, что пропустил в эти идиотские годы, когда слушал твои безумства. Уймись и уйди.

— Ты заслуживаешь смерти! — воскликнул Есаул, видя, что между ним и Президентом Парфирием разверзается пропасть, полная адского огня. — Ты хуже Гришки Отрепьева! Хуже Мазепы! Хуже Власова! Хуже Горбачева и Ельцина! Ты — последнее проклятье России!

— Твои слова выдают в тебе сумасшедшего, — холодно заметил Президент Парфирий. — Завтра утром я подпишу приказ о твой отставке с поста главы Администрации Президента. Тебя обследуют психиатры и подвергнут принудительному лечению в Институте Сербского. Завтра утром прилетит вертолет, тебя отправит под конвоем в Москву. Мы же, избавленные от твоего сумасшествия, продолжим приятное плавание-Господа, — оборачиваясь к остальным курильщикам, Президент Парфирий вновь казался элегантным, с очаровательным, милым лицом, в котором было что-то от простодушного отрока. — Не кажется ли вам, господа, что мы засиделись? Еще немного, и мы на колечках дыма воспарим над озером, не нуждаясь в теплоходе. По-моему, пора расходиться.

— Вы правы, — поддержал его Савл Зайсман. — Кое-кто обкурился настолько, что лишился рассудка. Мерцая колдовским глазом, он посмотрел на Есаула.

Все покидали курильню. Франц Малютка настолько надышался наркотиком, что его в бессознательном состоянии доставили в каюту. Луиза Кипчак незаметно скользнула вслед за Куприяновым и закрылась вместе с ним на замок. Все разошлись отдыхать.

Ничто не укрылось от глаз Есаула. Он был холоден и жесток. Решение необратимо созрело. Отступать было некуда. Среди ночного разлива стремительно приближалась координата, в которой должно было произойти совпадение — огненной искры под сердцем и Божьего, направленного в сердце перста.

Оживший под землей шахтер Степан Климов, превращенный в ревущий, режущий механизм, пробивался к поверхности, движимый страданьем и ненавистью, если подобные чувства может испытывать сгусток электричества, стали и огненной плазмы. Повинуясь электронной программе, он вытачивал коридор. Программа направляла его туда, где на земле продолжали жить мучители его вдовы Антонины и нерожденного сына Алеши.

Он легко одолел завал тупика, прошел сквозь разрушенную штольню, где хлюпала вода, тлел едкий уголь, валялись обломки искореженных механизмов. Проточив гранитную толщу, он вошел в известняк — остаток океанского дна, в котором сохранились раковины древних моллюсков, скелеты исчезнувших рыб, спрессованные чудища мезозоя. Продвигаясь в твердых породах/ он врезался в изумрудную россыпь, расшвыривая ротором фиолетовые драгоценные брызги. Рудные жилы, залеганье железа и меди он протачивал лазером, оплавляя проход. Слепо прорубаясь в земле, он разрушил попавшийся на пути, замурованный инопланетный корабль с окаменелыми гуманоидами и приборами наведения, в которых застыл свет далекой звезды. Он прошел сквозь подземное море, толщу нетающих льдов, слои поваренной соли. Ротор сверкал, как подземное солнце. Скрежетали стальные пальцы. Бил изо лба белый луч. Он протачивал ход к поверхности, туда, где, введенные в женскую плоть, жили клетки убитого сына. В скрежете и звоне металла, взрывах расплавленной плазмы клокотала неукротимая ненависть.

Поздней ночью, когда теплоход окружала непроглядная плещущая тьма, и обитатели кают, утомленные усладами, крепко спали, Есаул вызвал к себе капитана Якима.