Александр Проханов - Теплоход Иосиф Бродский

Есаул смотрел на измученного юношу, который чувствовал приближение смерти, не ждал для себя пощады. Своим ненавидящим криком отбивался от палачей, надеясь, что вопль из застенка будет услышан друзьями. Его окружали враги, и главным врагом был отец. Тот вековечный отец, кто из века в век убивал любимого сына. Грозный царь вонзал отточенный посох в висок наследника. Царь Петр хлестал бичом подвешенного на дыбу царевича. Сталин оставлял палачам взывающего к нему сына. И он, Есаул, погруженный в кошмар сыноубийства, был не в силах прервать роковую неизбежность России, стоящей на крови сыновей.

— Ненавижу!.. Убейте меня!.. — слабея и затихая, выкрикивал прикованный к мачте нацбол.

Есаул панически озирался. С верхних палуб глазели и злобно роптали. Добровольский тыкал длинным отточенным пальцем, словно на нем был невидимый штырь, которым он хотел проткнуть юношу. Стеклярусова плевала сверху, как кобра, желающая ошпарить пленника ядовитой желтой слюной. Шмульрихтер снимал телекамерой, надеясь украсить сценой мучений свой эротический фильм. Луиза Кипчак достала маленькое, усыпанное бриллиантами зеркальце и любовалась собой. Куприянов, презрительно оттопырив губу, выражал отвращение и холодную беспощадность. Посол Киршбоу, покрытый красными пятнами, ел глазами пленника, словно желал убедиться, насколько справедливо пророчество о скором крахе Америки. А он, Есаул, в своей тоске и любви, хотел кинуться к любимому сыну, выхватить из ненавидящей беспощадной толцы. Унести по воздуху подальше от смертельной беды. Это влечение было столь сильным, что Есаул стал подниматься со стула, желая приблизиться к мачте.

В это мгновение на палубе появился губернатор Русак. Он имел вид римского императора — багряная мантия, скрепленная на груди серебряной брошью. На голове — золотой венец из листьев дуба и лавра. Глаза, исполненные сладострастия, как если бы он созерцал Колизее терзаемых львами христиан. Сжимал поводок на котором хрипел и рвался бешеный бультерьер, сизо-голубой от злости, с намордником, в котором кипела розовая мыльная пена. Русак сорвал с кобеля намордник, отцепил поводок:

— Куси! — крикнул он, выбрасывая царственно руку в сторону пленника.

Кобель сгорбил спину, превратился в литой, мускулистый шар. Распрямился, толкаясь о палубу. Вытянулся длинной торпедой, в голове у которой сверкали клыки и пылал кровавый язык. Летел над палубой, протягивая когтистые лапы, вращая в башке красные карбункулы. Ударился в пленника, в его обнаженную тонкую шею, в которой оборвался последний, жалобный крик. Обвис, утягивая к земле длинный, выпадающий из горла клок, открывая хлещущую черную рану.

Пленник съехал вдоль мачты, сучил пластмассовыми ластами, уронив на плечо голову на подломленной шее. Помощники капитана ринулись, вставляли в собачьи клыки обнаженные кортики. Скрипели метал<-лом, отдирая собаку от жертвы.

Толпа на палубах ревела от восхищения. Добровольский, сжав кулак, указывал большим пальцем в землю, освящая убийство. Стеклярусова перевешивалась через поручни, жадно вдыхала запах крови и собачьего пота, словно совершала целительную ингаляцию. Шмульрихтер в упоении водил телекамерой, стараясь запечатлеть конвульсию мертвого тела, собачьи судороги, растекавшуюся красную лужу, в которой топотали офицеры в белоснежных мундирах с золотыми позументами. Луиза Кипчак лишь мельком взглянула на сцену убийства, продолжая смотреться в усыпанное алмазами зеркальце.

Русак и хрипящий от неутоленной злобы кобель исчезли. Есаул, потрясенный, не успевший сберечь обреченного юношу, был готов кинуться вслед за убийцей, настигнуть в каюте, бить его мерзкую усатую голову ожелезную стену, покуда из распавшихся костей не брызнет розовый студень. Овладел собой. Приказал офицерам:

— Свяжитесь с вертолетом — пусть заберут труп. ФСБ проведет опознание и расследует факт теракта, — повернулся к послу Киршбоу, который ошалело, с раскрытым ртом, забыв проглотить слюну, смотрел на убитого. — Прошу прощения, господин посол, что приятное плавание было омрачено столь отталкивающим инцидентом. Однако вы можете сообщить в Госдепартамент, как нестабильна социальная обстановка в России. Как сильны экстремистские настроения и чувства большевистского реванша. Если бы не наш жесткий курс, устанавливающий «вертикаль власти», если бы не наши меры по подавлению излишних, провоцирующих революцию свобод, не исключено, что шестая часть суши снова будет покрашена в красный цвет большевизма.