Борис Евсеев - Юрод

"Дима... Дим... Ты где? Приезжай в Отрадное... Я жду, жду тебя..." Внезапно Серов выхватил из кармана плаща взятую с собой неизвестно зачем вишневую купленную когда-то для сына блок-флейту, три или четыре раза в нее свистнул.

Голос Калерии тут же пропал. Ехать в Москву стало незачем.

- Я здесь... Здесь сойду... Остановитесь! - заторопился Серов. - Мне не туда...

Мне в другую сторону надо... В Сергиев...

***

- Ты че, паря, заснул?

- Зачем ты так в Лавре?

- А где же? Я, брат, дьявола везде вижу! А в Лавре тем паче.

- Место святое...

- Правильно, святое. Вот и надо было беса этого шугануть оттуда. Глядишь, бес теперь вместе с монахом оттуда и уберется. Так! Так надобно! А то - ботинки снял. Носочки! Моча в голову! Кал на стене... Часа через два в другое место нагрянем. Там помогать мне будешь... А в кармане-то у тебя что за книжка? - спросил внезапно Колпак.

Серов вынул и подал Колпаку "Школу юродства".

- Так и думал я! - крикнул Колпак и вмиг мелко изорвал и рассыпал вокруг листочками осенними брошюрку.

- Сектаторы гадят! Не смей больше и в руки брать! Теперя марш за мной в другое место!

Другое место оказалось дискотекой, в которую их долго не хотели пускать.

Наступил уже вечер. Голоса не возвращались. Серов ожил, после колпаковского "кощуна" в Лавре отошел, чувствовал себя вполне в своей тарелке, словно всю жизнь только тем и занимался, что Христа ради юродствовал.

- Заплати! - повелительно сказал Малый Колпак. Серов заплатил за вход, они вошли. Серов ждал, что Малый Колпак тут же начнет действовать, но тот отчего-то медлил. Колпак долго стоял бездвижно, зачем-то даже закрыл глаза. А когда он их открыл, в глазах узких, глубоко запавших стояли слезы. Колпак мягко отодвинул от внутренней, ведущей в танцзал, завешенной тонкими висюльками двери какого-то верзилу в униформе и стал угол двери страстно и бережно целовать...

Верзила захохотал. Серову от мокрых, едких взглядов стало жарко, тошно. Он оттащил Колпака в сторону, зашипел ему в лицо:

- Зачем ты... Зачем... В Лавре плюнул... А здесь... В вертепе этом стены целуешь?!

- Затем. Там бес вокруг Лавры вился! Видел я его. Потому похабы творил. Потому - плюнул в него! А здесь - ангелы стайкой на двери висят. Плачут! Дальше войти не смеют! Тех, что внутри, жалеют! Пошли! Внутрь пошли! Вот те кадило. Нет огня в нем и дыма, а ты все одно - маши! Маши, когда укажу. Счас, только выберу которую обмахивать, счас, счас...

Он несколько минут оглядывал пристально редких танцующих, затем выбрал самую развязную, самую размалеванную женщину в легком, ярко-голубом платье на молнии.

Малый Колпак подскочил к ней, оттолкнул от нее партнера и, в короткой и грязной своей полусвитке-полукурточке, в дурацкой лыжной шапочке, по-жеребячьи вокруг женщины запрыгал.

Гогот и свист понеслись сначала откуда-то сзади, а потом со всех концов танцзала. Опешивший партнер стоял и лыбился тут же. Внезапно Колпак крутанул женщину на месте, обернул ее к себе спиной и, с хрустом потянув до самого низу, раскрыл молнию на платье. Платье упало. Женщина в легких трусиках продолжала смеяться и плясать, а к Колпаку двинулись два мордоворота из охраны.

- Маши! - крикнул Колпак Серову. Серов стал неуклюже махать негорящим кадилом, Колпак выкрикивал что-то плохо разбираемое на старославянском языке, танцующие стали разбредаться по углам, многие ушли курить.

- Одна! Одна! Одна здесь останешься! Все уйдут! Все! С кем похоть творить станешь? С кем?

Внезапно Колпак упал перед женщиной на колени, прижался щекой к остроносой ее обувке. - Тяжко тебе будет! За это люблю тебя! И за похоть тоже люблю! Что не мертвая - люблю!

Женщина, все еще млея от общего внимания к своим тучноватым бедрам и аккуратно разведенным в сторону грудям, чуть отдергивала от колпаковых щек туфли, продолжала пританцовывать, крутиться.

Тогда Колпак кинулся к сидящему у аппаратуры диск-жокею и всем телом резко повалился на крутящийся лазерный диск, на рычажки, на цветные лампочки...

Музыка встала. А Колпак двинулся к выблескивавшему в полутьме медными огоньками бару. Звон высокий, звон чистый, зеркальный, а затем звон грубый и низкий, бутылочный, треск ломаемых стульев, визг кидающегося на хрупкие полки со всего разбега Колпака - резанул зажмурившегося Серова по ушам.

Дискотеку закрыли. Колпака крепко побили. Серова чуть помяли.

- Завтра! Завтра, - торжествовал выкинутый на улицу Колпак. - Завтра не то, паря, увидишь! Не то испробуешь! Танцы что? Танцы - финтифирюльки ребячьи!