Борис Екимов - Размышления о 'земле' и 'воле'

Все они люди с высшим сельскохозяйственным образованием, до фермерства работали в крепком совхозе, пройдя путь от рядового специалиста до руководителя. Словом, есть знания, есть опыт и есть голова на плечах. Потому и выжили.

Но проблема в том, что эти хозяева земли больше брать не хотят. Каждый их них останавливается на рубеже 5 тысяч гектаров пашни.

Вот Олейников с Колесниченко: 4 300 гектаров пашни, которая за десять лет работы превратилась почти в идеальную (осенью приезжал в нашу область вице-президент ВАСХНИЛ, так его, чтобы показать "культурное земледелие", привозили именно сюда); тридцать наемных работников с зарплатой в три тысячи рублей; вся земля - арендована на пять лет у пайщиков, каждому из которых в качестве оплаты выдается по две тонны зерна и, по потребности, солома; "управленцев" нет, бухгалтерию ведут жены; в этом году наняли механика, он будет старшим в мастерских. "Больше земли нам не надо, - говорит Олейников, потому что получится неуправляемое хозяйство, тот же колхоз, от которого ушли. Уже сейчас это видно: я засеваю за смену восемьдесят гектаров, амои работники - не больше пятидесяти".

Об этом же говорит и Виктор Иванович Штепо: "Больше земли не берем. 4500 гектаров, и хватит. Уже теперь около шестидесяти двигателей: тракторы, комбайны, автомобили - а значит, больше и больше работников. За всеми не углядишь. Не успеешь - на одно поле, на другое, в ремонтную мастерскую. Анужно везде самому, иначе все расползется и растащится, как в колхозе".

"Колхоз" - тяжелая ноша. Даже с посевными площадями в 5 тысяч гектаров. Э тоже целых 5 тысяч гектаров! Недаром такие весьма неглупые известные фермеры, как Мельников из Михайловского района, Парчак из Быковского, взяли всего по 300, по 500 гектаров и работают. Говорят: "Нам больше не надо".

Наши калачевские "маяки" тянут воз тяжелый. И потому их надо понять, когда говорят они: "5 тысяч га - для нас предел". Хотя, может быть, завтра они скажут иное.

В районе таких хозяев шесть или семь человек. Умножим на 5 тысяч, хотя у многих из них земли меньше, 35 тысяч гектаров получается. А в районе пашни 200 тысяч гектаров. Куда девать остальную? 50 тысяч гектаров пашни уже брошено, остальная кое-как обрабатывается: вместо настоящих черных паров перешли на "ранний" или "майский" пар, от которого проку мало, на так называемый сев "по стерне", а порою по уже взошедшим сорнякам; повально увлеклись подсолнухом, после которого земля пять-семь лет должна восстанавливаться.

О животноводстве и говорить нечего. Овец нет (было сто тысяч!), свиней нет, коров все меньше и меньше.

Да что коровы да овцы! Целые хутора исчезают. Один из моих "новомировских" материалов назывался "Последний рубеж". В нем шла речь о хуторе Большая Голубая - селении людном, почти в сотню дворов. Нынче на этом хуторе зимуют две семьи коренных жителей, несколько чеченцев и какие-то вовсе бездомные. Нет электричества, о печеном хлебе забыли, нет телефона, радио. Нетникакого производства. До "центра" - станицы и сельской администрации- пятьдесят километров грунтовой дороги. Последние две семьи не ушли только потому, что некуда уйти. Здесь хоть крыша над головой. Хутора практически нет. А земля осталась.

Что делать? Кто виноват? - вечные вопросы.

В последние годы, когда понемногу языки развязались и стало "все позволено", все чаще и чаще причиною бед России называют ее народ. Чего только не наплели: тут и чисто русское "рыгание кислой капустой и редькой", и знаменитая русская печь, на которой спит без просыпу весь народ, пьянство, леность, повальное воровство. И вывод: "Россия, ты одурела". Читаю и слышу об этом. Но вот в моей России все по-другому.

Июньский день. Невеликий поселок, в семи километрах от районного центра. Лето славное: чуть не каждый день дожди перепадают; туча пройдет, сразу солнышко, тепло. Трава растет на глазах, зеленая, сочная.

Со стороны поглядеть: не людское селение, а муравейник. С утра до ночи тихая работа кипит: косят траву и серпами жнут стар и млад. Ребятишки да женщины везут на велосипедных рамах и багажниках набитые травой мешки, мужики в ручные тележки впрягаются; мотоциклы да мотороллеры проплывают, словно копны зеленые, и седока не видать.

Вот молодой мускулистый парень, до пояса обнаженный, в оглобли впрягшись, тянет груженную травой тележку. Следом - жена велосипед ведет, на нем- три огромных тюфячных мешка, набитых.

Встречаю поутру Владимира Филипповича Попова - бывшего председателя колхоза, Героя Социалистического Труда, спрашиваю, как всегда, о здоровье, о рыбалке.