Илья Крупник - Карусель (Рассказы)

— Я даже на колени, верьте, становилась, — сказала вдруг, открывая глаза, Аня. — Просила, я просила… — Она ко мне не поворачивалась.

— Кого просили?

— Мужа. Чтобы маму не травил, чтобы…

— Ой, милая, — наклонилась к ней Фая сзади, трогая за плечо. — Она ж не в себе, она говорит, что ты ее бьешь в городе!

— Аня, пожалуйста, — перебил я, — пожалуйста, смотрите по левую руку. Я слева не так хорошо вижу.

— Остановитесь! — Она затормозила сама, резко, и, через меня перегнувшись, застучала костяшками пальцев по стеклу. — Дедушка!.. — закричала она. — Дедушка, остановитесь!

Я тоже всмотрелся, приспуская стекло: остановился большой дед с бородой, в шапке с ушами нарастопыр, опираясь на палку, в обтрепанном полупальто, явно перешитом из шинели.

— Дедушка, вы тут женщину не встречали, дедушка…

Дед, не двигаясь и не отвечая, исподлобья глядел на нее.

— Да чего ж ты не отвечаешь, а, дед? — спросил я с досадой.

— А пошли б вы к Евгенье Марковне, — сказал наконец дед устало. Надоен ли! — И отмахнул палкой, чтоб скорей проезжали мимо. — К Евгенье Марковне. Фьию! Я-то чую, где ночую. Пошли!

Аня отодвинулась от окна и убито поглядела на меня. Я слышал, какое прерывистое, жалкое у нее дыхание, ее лицо было совсем близко…

Винтовая лестница в квартиру моего молодого французского коллеги в провинции была без перил, узкая, а кругом белые-белые, гладкие стены… «Осторожно, закружится голова». Он хорошо говорил по-русски.

Лестница вздымалась, и мы бесконечно, все поворачиваясь, вонзались, поднимаясь вверх…

Дом был старый, похоже, шестнадцатого века, с улицы двухэтажный, на фасаде деревянные косые кресты. А тут ступени покрыты пластиком, и квартира современная, с компьютером, стоящим в кабинете на столе.

Я прошел вдоль книжных полок и заглянул в окно во двор. Как в яму…

Тут мы были не на втором — на четвертом этаже! Двор внизу был такой же, как и наши дворы, со строительным мусором, с почтовыми ящиками на всех дверях. Под нами из одного окна в другое была протянута веревка, на ней, обвиснув, сушились джинсы.

— Спокойно. Давайте спокойно, — сказал я, отодвигаясь наконец от нее. — Дорогие вы мои женщины, Аня, давайте спокойно… — И, стянув с головы свою нелепую вязаную шапочку, вытер изо всех сил шерстью лоб, изо всех сил замотал головой.

Потом натянул ее обеими руками на уши, эту рогатую вязанку с надписью Ski — лыжа, и тронул машину.

— Спокойно, прошу вас, пожалуйста! — помню, еще раз повторил я.

Теперь я двигался получше по проселку, хотя все так же взглядывал, сощурясь, влево. Становилось как-то все сумеречней, хотя вокруг белели снега. Темнело очень рано. Было, наверное, всего часа четыре или даже половина четвертого.

Я помню, как меня когда-то выбросило толчком из кузова: грузовик задом сползал к реке под пулями с горки, но я ведь только почувствовал, как тряхануло! И вот я уже стоял: я стоял на земле! Да. Это было чудо. Я не лежал, не упал, я стоял на земле!

Впереди виднелись дома поселка, кое-где огни в окошках. Четвертый дом, как показала пальцем баба Фая, это и была милиция.

Я остановил, не доезжая, машину, и, попросив бабу Фаю постеречь, мы пошли с Аней пустой улицей, платок цветастый она держала в кулаке и пыталась, не поспевая, приспособиться вприпрыжку к моему шагу.

— Так вы надеетесь, да?.. — Губы у нее сильно потрескавшиеся, а нос вздернутый забавно, и сережки как точки зеленоватые, вроде под цвет глаз.

Но я ответить не успел: у водоразборной колонки заплясали, увертываясь друг от друга, какие-то мальчишки взрослые с клюшками. Они рубили наотмашь непонятно кого длинными клюшками изо всех сил по лицу, по голове. И — враз разбежались. Двое остались лежать неподвижно на затоптанном снегу.

Было это, может, какие-то секунды, я понял, что стою, расставив руки, ее закрывая, она сзади прижимается ко мне.

Потом один начал медленно приподыматься. Он встал, качаясь, и поднял клюшку. Второй на коленях ощупывал лицо.

Да, верно: секунды. Когда глянул я, услышав голоса на крыльце, как сбегают, топоча, из милиции в незастегнутых шинелях, обернулся снова, было уже пусто. Лежала только клубком большая кошка, прибитая.

Толстый лейтенант, нагнув голову, тронул ее носком ботинка, наконец двумя пальцами в перчатке поднял за ногу. Это была кроличья шапка.

— Подонки, — сказал лейтенант, плюнув в снег. — Постойте… — Он поглядел на меня, на Аню. — У вас, кажется, машина? В больницу отвезете, у нас раненый. У нас «уазик» неисправный.