Чжан Сянлян - Мимоза

Во всей нашей бригаде нет календаря. Вернее, был один, в правлении, но его кто-то увел еще до нашего приезда. А потом уже и покупать не стали — всего-то осталось полгода, да и вряд ли сохранились календари в «сольмаге». Как выразился бригадир Се, «этот осел-воришка стибрил у нас сто восемьдесят дней из трехсот шестидесяти годовых. Прямо разбойничье отродье!» Все оценили его слова, тем более что «разбойничье отродье» вовсе не интересовалось днями недели, а свистнуло календарь на самокрутки.

Бригадиру Се в его бухгалтерии приходилось рассчитывать на то, что раз в два-три дня кто-нибудь приезжал из отделения и, как говорили у нас, «привозил день». Бывало, кто-то отправлялся в Чжэннаньпу за покупками или в другую бригаду родственников навестить, тогда бригадир непременно говаривал:

— И день прихвати с собой!

«Прихватить с собой день» сделалось постепенно обязанностью всякого, кто выходил во внешний мир, то есть ему следовало узнать, какой нынче день, какой месяц, который сейчас из двадцати четырех сельскохозяйственных сезонов [20] По древней земледельческой традиции, год делился на 24 сезона, каждый из которых был связан с определенными крестьянскими заботами. и сколько осталось до праздников. День недели нас не интересовал: ведь отдыхали мы не по воскресеньям, а сразу после получки и понятия не имели о неделях. Так что ходившие по делам в Чжэннаньпу часто проделывали этот поход зря — они попадали на выходной.

Иногда бригадир принимался отчитывать хромого кладовщика, который ездил в город за покупками:

— Пугало чертово, купил бы прошлогодний календарь! Тогда хоть сможем день для твоей свадьбы выбрать!

Хромой краснел. Его старуха уже несколько лет как померла, а он все никак не женится во второй раз, хотя и сорок лет вот стукнуло.

Так и шли дни, неотличимые друг от друга, день за днем, и только если кто-то «прихватывал день», мы с радостью узнавали, что все ближе Праздник Весны.

В те трудные годы и на Праздник Весны и в Новый год людей ничем особенным не баловали, но они невольно воодушевлялись от самого известия, лица празднично сияли. И все-таки в каждой бригаде стремились как-то отметить праздник. Поэтому несколько дней только и было разговоров, сколько на овчарне прирежут баранов, сколько мяса придется на семью и кому достанутся потроха.

Нам, одиноким, не полагалось ни мяса, ни потрохов. Нашу долю готовил для нас повар на кухне — по два-три куска баранины каждому выходило. Потому на все предпраздничные хлопоты мы и взирали равнодушно. В нашей группе помаленьку все определялось: Лейтенант уже уехал, другие должны были отправиться по домам после праздников; Начальник, чья семья жила в главном городе провинции, со дня на день ждал вызова от одного из тамошних госхозов и после праздников тоже мог оказаться дома.

До праздника оставалось три дня. После полудня небо померкло, и пошел мелкий снежок. Холодные снежинки падали за воротник, ложились на мотыги и лопаты. Намокли рукавицы. Бригадир все поглядывал на небо, потом буркнул «дьявольщина!» и приказал: «Кончай работу!» Мы разбрасывали навоз на дальнем поле и, едва стих бригадирский голос, со всех ног бросились домой.

Снег сыпал, становился все гуще и гуще. Я шел не торопясь. Дорога прямо на глазах скрывалась под снежным покрывалом. Воробьишки, отчаянно маша намокшими крыльями, торопились укрыться в насквозь продуваемой рощице. Там они дружно принялись чистить перышки, время от времени поглядывая на помрачневшее небо — точь-в-точь как бригадир Се.

Снег летел откуда-то с северо-запада. Снежинки ложились на тыльную сторону ладони, и узор их был столь причудлив, что никто бы не усомнился — небесное изделие. Они медленно таяли, долго храня свой удивительный облик.

Небо еще больше помрачнело. В пространстве между землей и небесами мерцал туманный свет. Широко распахнутый горизонт; и там, далеко, под закатным небом, взгляд угадывал тонкую струйку паровозного дыма, которая протыкала снежную завесу, и волшебный пейзаж в его призрачной нереальности казался словно прошитым четкой нитью.

В деревне возле конюшни уже никого не было; Мимоза, видно, тоже ушла домой пораньше. В нашем глинобитном домишке царствует сумрак. Редактор, который нынче не ходил на работу, докрасна раскалил печурку; мечутся языки пламени. Вот и еще одна радость: повар порубил редьки, заправил луком, солью и налепил пельменей для всех прикрепленных.