Илья Крупник - Струна [сборник]

Олег Петрович повернулся на бок, засунул руки под подушку глубоко, весь согреваясь под одеялом, потом представил, как утром приедет он к Ивану Сергеичу и скажет ему: «Иван Сергеич, теперь я живу в вашей комнате, и пусть в малой мере, но я ваш преемник…»

Он подошел наконец к перекрестку, где были всюду новые дома, справа, слева, все с балконами – пятиэтажные, ярко-белые или кирпичные новые дома. Сияло солнце, как на праздник, и под деревьями снег был от пыли нежный, кремовый, ну прямо как на праздник. Было три часа дня.

Лекции кончились, и он шел небыстро по мягкому снегу из кафе по улице Гоголя, а это ее пересекала улица Пушкина. Но жил Иван Сергеевич на улице Жуковского, – значит, скорее всего, следующий перекресток.

Итак?… Итак: «Здравствуйте, Иван Сергеевич. Как новый преподаватель, я считал своим долгом и адрес взял в институте, считал своим долгом, как коллега, хотя и историк, но считал своим долгом…» И др. и пр.

По снежной, по укатанной мостовой, по всем этим солнечным снежным тротуарчикам улицы Пушкина как волны набегали тени, словно от крыла самолета, но только непрерывные, как волны одна за другой, по разноцветным платкам и пальто прохожих катились длинные тени – над ними был легкий дым от новеньких, очень высоких труб. Трубы котельни торчали длинные, светлые, оцинкованные над крышами пятиэтажных домов, и Олег Петрович весело пересек дорогу с редко бегущими грузовиками и подумал, что он бы мог в этом нешумном городе все-таки укорениться.

«Если жизнь, например, Ивана Сергеича, – представил он, – была, быть может, не слишком счастливой, то ведь тут все зависит от позиции человека… От его умения, умелости, от активности, начать жизнь сначала. А вообще-то, конечно, человек никогда не верит, – усмехнулся Олег Петрович, – что это с ним может произойти плохое. С другими – да. Но с ним?… Нет!»

Он улыбнулся девушке-дворнику и обогнул сугроб, а дальше, по улице Гоголя, шли пустыри, где лежали бетонные плиты навалом, затем появились хибары с палисадниками и кустами, а потом опять стоял новый дом на самом углу, с булочной на первом этаже. И вот эта перпендикулярная улица была действительно улицей Жуковского.

Олег Петрович завернул за угол: над булочной была зеркальная вывеска, очень приятная – «Ласточка», а возле второй витрины стояли две девушки, разговаривали быстро, улыбаясь; обе были в высоких сапожках, в шубках. И, подходя ближе, уже не глядя, а просто боковым зрением Олег Петрович понял, что обе они, конечно, посмотрели на него, и Олег Петрович улыбнулся внутренне: ведь он был в том возрасте, когда на него заглядывались девочки.

– Кого я вижу!.. – И Олег Петрович остановился, прищурив медленно свои загадочные, ласковые, всепонимающие глаза. – Здравствуйте, Ниночка, неуловимая вы соседка… Здравствуйте.

Вторая тоже была аспиранткой, кажется с химфака.

– Вы знаете, – пошутил Олег Петрович, – когда разговаривают двое, это ведь не двое говорят, – подмигнул он добродушно, – и даже не трое, а восемнадцать человек!

И девушки охотно рассмеялись.

– Однако у меня дело к вам есть, – добавил он серьезней Ниночке. – Вы если разрешите, вечером я к вам зайду. – И, сдвинув брови, он пошел дальше по улице Жуковского, к Ивану Сергеевичу, приподняв на прощание, как профессор, шапку-пирожок…

1970

По улице Бюсси от бульвара Сен-Жермен мелкой трусцой быстро-быстро двигалась кучка голых людей. Все разрисованы зеленой краской. Кругом орала, выла, от радости свистала: «Фьють, фьють!» – улюлюкала толпа.

Боже ты мой, где я?

Бледные, сутулые, худые, груди трясутся. И пронеслись.

Дождь пошел, слабый, – морось. Я иду медленно под дождем.

За углом пусто. Начинает, похоже, сыпать с дождем снег, тротуары и мостовая превращаются в белое поле, покрываются посверкивающим льдом.

Бабы в пуховых платках с самодельными рюкзаками выдыхают морозный пар, глазея на меня во все глаза: они гурьбой сейчас будут топать в Хлуднево, я один по лыжне через поле пешком в Лужки.

Я поднимаю руку – не бойтесь, бабушки! – и иду, проваливаясь, по старой лыжне.

Края буханок ржаного хлеба в сумке утыкались резко в бок, а где-то близко ссорились друг с другом птицы, хотя не было никаких птиц, – поле белое, серые кусты торчат изо льда.

Я приподнимаю темные очки, и тут же утихают птички: они сидели в кустах рядами, друг над другом, грелись.

Впереди уже поблескивали солнечные, толстые от снега крыши, но дунул ветер, и я натянул намордник – ветрозащитную самодельную маску: после операции требовалось беречь лицо.