Илья Крупник - Струна [сборник]

– Это лесник?… – Аня тронула меня за рукав.

– Не знаю, – прошептал я.

Опять стало слышно, как баба Фая с той стороны затарабанила в дверь.

– Пойдемте… – умоляюще потянула Аня меня за рукав. – Поищем маму.

Она тянула меня, и я, шагнув за ней к сараю, приоткрыл заскрипевшую дверь.

Было темно и пахло сыростью, подгнившими овощами. Я распахнул пошире дверь: под ногами расползалась разноцветная куча.

Я наклонился и протянул руку. Это была проросшая картошка, наверное разных сортов.

Из грязной кучи вверх поднимались фиолетовые небольшие ветвистые рога и тут же – белые стрелы с красными словно бы ягодами, а рядом, на светлых ветвях, желтоватые, друг над другом круглые картофелины. Будто вся куча под ногами была в бутонах.

– Погодите, – сказала Аня, не поворачиваясь. Она плечом прислонялась к косяку, платок у нее размотался и упал, короткие темные волосы свесились на половину лица. – Там… Это, наверно, запах?

– Какой запах… Стойте! – крикнул я, видя, как она вдруг гнется вперед, у нее подламываются колени. – Слушайте… – Я схватил ее.

– Вставайте! – закричал я в отчаянии, потому что не мог больше удерживать: она выскальзывала, обвиснув и оседая в картошку, неправдоподобно тяжелая, вверх поднималась одна дубленая куртка.

– Вставайте! – кричал я. – Вставайте! – На ее скуластых щеках под совершенно мертвыми приоткрытыми глазами стали уже проступать пятна веснушек.

Я выволок ее из сарая и усадил в сугроб как мешок, придержал за плечо. Набрал полную пригоршню снега и принялся, не разбирая, тереть лоб, нос, щеки. Голова ее моталась из стороны в сторону под моей рукой.

Когда подтянула она, наконец, ноги к животу и стала оттирать ладонью и отплевывать снег, подбирая пальцем пряди волос, я присел около на корточки.

Ее лицо было все красное и вовсе не такое молодое, она смотрела на меня с испугом.

– Господи, – сказал я, – да ведь я тоже испугался, слушайте, у вас бывает такое?

– Нет. А что было? Я ж спала. Но тут какая-то тетка стала кричать и таким грубым голосом, чтобы скорей убиралась отсюда! Убиралась скорей отсюда.

– Валя!!! – Я услышал, как зовет меня оробевшая баба Фая, но почему-то совсем близко от сарая. – Никого нет… Валя!! – Выходит, она тоже пошла вокруг, но только с той стороны. – Анюта! Анюта…

Я приподнял Аню за локти из сугроба. Потом передал Фае и вошел – еще раз проверить – в картошку.

В полутьме я обшаривал сарай, поскользнулся, зашиб ногу, наконец вылез, безнадежно мотая головой.

Когда мы вдвоем помогли Ане сесть в машину на бабы-Фаино место, я обошел, еще прихрамывая, спереди и влез внутрь, стиснул руль и посмотрел, прищурясь, на ключ зажигания. Потом на рычаг скоростей.

А ведь я до сих пор помню, как плакали бабы: «Смотрите – дети!»

Мы шли, стриженые и в оборванных ватниках, а бабы плакали: «Дети…»

Мы, городские, были высокие, но сзади шли маленькие, деревенские, без шапок. Действительно дети. В команде призывников никому еще не было восемнадцати в сорок третьем. Все ведь были когда-то детишками из последнего поколения войны.

Надо было, конечно, чтобы они не поняли, что мне нельзя доверять машину. Я посмотрел искоса на Аню рядом: она сидела без платка, с закрытыми глазами, втянув голову в плечи.

Я включил зажигание и тронул рычаг. Нет, сперва надо нажать на педаль сцепления. Сколько же лет я не водил машину?

Мы отъехали наконец. Но… Как мне сказать, чтобы она вместо меня смотрела по левую руку? Я ехал покамест медленно.

Но все-таки главное: куда?

– Я даже на колени, верьте, становилась, – сказала вдруг, открывая глаза, Аня, – просила, я просила… – Она ко мне не поворачивалась.

– Кого просили?

– Мужа. Чтобы маму не травил, чтобы…

– Ой, милая, – наклонилась к ней Фая сзади, трогая за плечо. – Она ж не в себе, она говорит, что ты ее бьешь в городе!

– Я?!

– Аня, пожалуйста, – перебил я, – пожалуйста, смотрите по левую руку. Я слева не так хорошо вижу.

– Остановитесь! – Она затормозила сама, резко, и, через меня перегнувшись, застучала костяшками пальцев по стеклу. – Дедушка!.. – закричала она. – Дедушка, остановитесь!

Я тоже всмотрелся, приспуская стекло: остановился большой дед с бородой, в шапке с ушами нарастопыр, опираясь на палку, в обтрепанном полупальто, перешитом явно из шинели.

– Дедушка, вы тут женщину не встречали, дедушка…

Дед, не двигаясь и не отвечая, исподлобья глядел на нее.

– Да чего ж ты не отвечаешь, а, дед? – спросил и я с досадой.