Илья Крупник - Струна [сборник]

«Ноль наступил» – Это что «Ноль»? Это не июль. Непонятно. – «Чтобы радоваться, надо выйти из тоннеля…» – дальше лист был оторван. А это: «Станет ли Россия фашистским государством?»

– Фу-у, – сказал Анатолий Семенович и встал. – Надо скорей это собрать, дед давно ждет. Как сказала Маша, отсюда до его дачи совсем близко…

– Вы поймите меня, – сказал дед Валентин Михайлович, – с чего началось. Иду я как-то, не на даче, в городе по нашему переулку, а возле мусорного контейнера большая прямоугольная картонка валяется, и на ней фотографии, овальные сплошь, квадратные побольше, а посередине групповая. И как кольнуло: кто-то умер. Не нужно никому.

Дед медленно ходил по комнате взад-вперед, прихрамывая немного, опираясь на палку, а они на табуретах, молча. И если бы Анатолий Семенович не знал, что деду семьдесят девять, не поверил бы никогда: хоть и морщины его, а какой моложавый, светловолосый, светлая бородка по щекам, как у молодого, и темно-карие, как у Маши, такие живые глаза.

Анатолий Семенович всегда робел перед ним, словно сам просто старик сутулый.

– А какие люди, какие люди на фотографиях, я все их рассматривал, какие лица, подряд! Редко такие бывают теперь, замечательные лица! Но вот что странно, очень: две эти фотографии наклеены с двух сторон на картонку. Только кто это, когда это, что это? Надписей нигде никаких, ни сверху ни под фотографиями. Конечно, понять можно, это клиника, и все они врачи и сестры в белых халатах. А на групповых – кровати с больными, и позади врача у кровати, как бы сверху к ним, наклонно целая толпа белых халатов – студенты пришли.

– Валентин Михайлович, – неловко перебил его Вячик, поглядывая на свои часы, – прошу прощения. У меня совещание вечером в фонде, а ехать еще до города. Автобус ушел. А сейчас как раз будет поезд. Я прошу прощения.

– Отпускаю, – великодушно сказал дед, – конечно. Большое спасибо за бумаги. Но сперва я вас сфотографирую. – И он взял со стола айпад…

– Миллиарды людей, – когда ушел Вячик, сказал тихо дед, наклоняясь к Анатолию Семеновичу, опираясь на палку, – поколения за поколениями, тысячелетиями уходят в небытие. Люди оставляют после себя книги, дневники, воспоминания о себе, о себе! Собирают, издают альбомы о жизнях никому не известных людей, имена свои на камнях, на чем угодно. Только бы остаться, я был, я жил! Герострат. Петр Иванович Добчинский, это когда-то нам было смешно – Добчинский… О знаменитых помнят, вспомнят, а о других… Как не было их никогда.

Даже моя семилетняя правнучка сказала: пройдет много-много лет, и изменится все, и появится ручка-подушка, и сама она будет записывать сны, мы их все наутро забываем. А пройдет сто лет, и будут ее читать, что с нами было в жизни даже ночью, и люди не будут больше страдать, что все их забыли.

Дед выпрямился, прошелся опять, опираясь на палку.

– Я собираю, – продолжал дед Валентин Михайлович. – Я фотографирую, сохраняю неизвестные лица, забытые статьи. Такие вот: «Будет ли в России и когда жить хорошо?», а еще «Романтики уходят», собираю листы неизвестных рукописей, вон там Иран, это, похоже, 43-й год. Ангелы… Конечно, у меня только часть неизвестного прошлого. Для будущего. Но в моих аппаратах на долгие годы, в общую память нашу о тысячах неизвестных, тысячах людей!..

Анатолий Семенович молча смотрел на него.

– Сейчас я и вас сфотографирую тоже, – сказал дед…

Только поздним вечером Анатолий Семенович выбрался в город. Поезд был почти пуст, за окном была тьма.

Он звонил уже Маше, что накормили его, конечно, и напоили чаем с вареньем дед и милая его жена, мачеха Маши, из-за которой Маша не очень любит ездить сюда.

Дед, это ведь правда, все это надо… На долгие годы… Память. Все это будет, дед? Так?! Тогда… Тогда вы не забудете, не забывайте меня, Анатолия Семеновича.

15/11–13

Закончил недавно новую вещь, которой недоволен, что (неудовлетворенность) всегда полезно – негативный опыт дает больший толчок к размышлению, к возможности преодолеть в будущем то, что помешало и почему, не внешне, а внутренне. После удачи стимулов меньше. Возможно, это субъективно.

А размышлять стал, как и прежде, о состоянии литературы художественной в современном мире, основываясь на чтении российских журналов, книг наших и переводных, журнала «Иностранная литература» и т. д.