Татьяна Соколова - Хождения Черепашки

— Я не пью, — сказал он хрипло и отодвинул полный вонючей жидкостью стакан. — Мне нужна Клавдия Васильевна.

— Отставить разговоры! — Коля приналег на его узкое плечо. — Пей. Разговоры потом. Нельзя не выпить. За молодых. Положено.

— З-за каких молодых? — Черепанов вовсе растерялся. — Поминки у вас. Двадцать первый день.

— Ты что, того? — Коля хлопнул опорожненным стаканом по столу и покрутил пальцем у потного виска. — Соседку замуж выдаем.

— Кого ждала-а, кого люби-ила я, — писклявил справа, опустив голову на стол, второй.

Затмение достигло апогея. Юрий Алексеевич зажмурил глаза и сделал из своего стакана большой глоток. Нутро обожгло, но тело не расслабилось, а мелко-мелко задрожало.

— Где она? — спросил Черепанов, поднимаясь и оглядываясь.

— Кто? — Коля округлил глаза и икнул.

Эти недоумевающие глаза были прямо перед лицом Черепанова, в них, мутно-серых, отражалась почти полностью его щуплая горбатая фигура. Юрий Алексеевич всегда оценивал себя объективно, но таким маленьким и тусклым не видел еще никогда. Баян уже был не слышен, и его, и людские голоса покрыла отскакивающая от одной стены к другой и непонятно откуда исходившая современная музыка. Появились невеста с женихом, молодые, розовощекие. Крики, неразбериха усилились, но жути уже не было.

— Мне нужна Клавдия Васильевна Мищенко, — с усилием повышая голос, сказал Юрий Алексеевич, смело глядя на свое отражение в пьяных глазах Коли, ему надо было, чтоб это отражение сейчас же исчезло.

— Дает баба! — послышался возглас справа. — Хахеля уж завела, — поющий мужчина хихикнул.

— Дак она же внизу. — Колины глаза наконец моргнули и потемнели, закрашивая отражение. — Ты что? Вот диссидент. На третьем она. Ну тебя. — И Коля отвернулся.

Такой ошибки Юрий Алексеевич не мог себе простить. В голове пошумливало, но он решил довести дело до конца, спустился на две лестницы вниз и у двери с номером «29» позвонил.

Его долго пытались разглядеть в глазок. Черепанов отошел на нужное расстояние и почувствовал себя будто бы перед объективом фотоаппарата. Процедура была неприятна, но он терпеливо ждал.

Наконец защелкали замки, дверь изнутри резко дернули, образовалась щель, стянутая цепочкой, дверь подалась обратно, цепочка ударилась о косяк.

Что Клавдия Васильевна — женщина роскошная, Черепанов представлял, но такого великолепия увидеть не ожидал. В Госстрах она приходила во всем черном, гипюровый с блестками люрекса шарф скрывал богатые золотистые волосы. Теперь они были распущены по атласному в крупных цветах халату. Блестящее розовое лицо Клавдии Васильевны благоухало от крема. Полные белые руки вскинулись и плавно легли на бедра. Клавдия Васильевна улыбнулась. Улыбка была какой-то странной, недоумение, испуг, радость, чего только не сквозило в ней. Не было в ней только скорби, вспоминал Черепанов позже, а в тот миг он смутился и слов соболезнования почему-то не сказал. Хозяйка попросила его пройти в гостиную.

Такой богатой квартиры Юрий Алексеевич за свои двадцать восемь лет еще не видел. Ковры начинались в прихожей, покрывали пол и стены гостиной сплошняком. Дорогая мебель, полная книг и хрусталя, казалась среди них лишней. Черепанов сел на краешек кресла, поджал ноги в предложенных ему Клавдией Васильевной тапочках. Перед ним на журнальном столике были разложены фотографии. Здесь же возвышалась гора пухлых альбомов в бархатных переплетах. Юрии Алексеевич всегда мечтал о большой дружной семье и хотя бы об одном таком альбоме с семейными фотографиями. Он ничего не трогал, но невольно засмотрелся на стол. Карточек было много, и все они были о счастье. Улыбающиеся лица, супруги Мищенко на фоне синего моря. На многих снимках обрамленные южной зеленью белели каменные особняки, одно- и двухэтажные, с колоннами и без.

— Извините. Я никого не ждала. — Хозяйка вошла уже в строгом платье, с уложенными в прическу волосами, она успела что-то сделать со своим лицом, оно теперь не блестело, казалось печальным и увядшим…

— Извините. Я на минуту. — Черепанов поднялся с кресла. — Не очень красиво получилось. Сегодня, когда вы пришли.

Клавдия Васильевна торопливо убирала фотографии, открывала один за другим альбомы и ворохом ссыпала туда снимки. Юрий Алексеевич невольно засмотрелся на ее руки, белые, пышные, в ямочках и золотистом пушке. Один особняк, другой, третий. На его ступеньках покойный Аркадий Мищенко, невысокий, коренастый, черный чуб наискось надо лбом. Розовый пальчик с лакированным ногтем набросился на улыбающееся лицо, закрыл его.