Роберт Менассе - Изгнание из ада

— Главное, — сказал он как-то вечером, ужиная у Марии и Виктора, — внешний вид, я всегда так говорю! — Он задумчиво обвел взглядом комнату, где совсем недавно обретались его книгодержатели, открыл новую бутылку пива, сделал глоток, рыгнул. — Хороший костюм, хорошие ботинки и… — Он поднял вверх указательный палец. — В моем случае нельзя забывать и о хорошей прическе! Как я продам что-нибудь парикмахеру, если сам скверно причесан? Тут нет вопроса! — Рукой с огромным перстнем-печаткой он пригладил волосы, снова глотнул пива и был явно доволен собой.

— Когда он наконец уйдет? — шепнула мама, когда Виктор помогал ей отнести тарелки на кухню. — Если он сейчас снова скажет: принеси еще пивка! — ты ответишь: пива больше нет! Слышишь?

Эрих тем временем успел наведаться в туалет и вышел оттуда, как всегда, с мокрыми волосами. Прическа и вправду представляла собой для Эриха большую проблему. Волосы у него были на редкость курчавые, непокорно торчащие во все стороны; «в сущности, — якобы сказал однажды Эрих, самокритично и с отчаянием, — это не прическа, а косматый смородинный куст!». Самое милое дело — стрижка в стиле афро-лук, но разве такое допустимо для мужчины, который желает выглядеть элегантным господином! Ни в коем случае! Он без конца мочил волосы, носил с собой пластмассовую щетку размером в ладонь, с петлей для руки, и приминал ею свой косматый куст, ведь волосы должны пригладиться и облегать голову, не вставая дыбом, мокрые, разглаженные! Другие мужчины страдали от перхоти на плечах, а у Эриха на плечах полуночно-синего костюма были пятна от воды, и это укрепляло его самоуверенность.

— Мой Эрих себе все волосы отморозит! — с отчаянием твердила бабуля. — Вечно мочит волосы, а потом часами шастает по улице во всех деревнях и городах, от парикмахера к парикмахеру, в том числе и зимой, в жгучий мороз!

— У меня жар внутри! Я горю, это не проблема! — отвечал Эрих.

— Недавно пришел ко мне обедать, а в волосах сосульки. Сосульки! Впору обламывать их с головы, а ведь там внутри волоски! — Это бабуля.

Через год, в следующие большие каникулы, Виктор узнал: Эрих, который так горячо жаждал подняться по общественной лестнице, имел полностью оплаченный синий костюм, залысины на полголовы и, после кратковременной безработицы, новое занятие: заделался истребителем крыс.

— Если б он хоть раз в жизни отнесся к работе всерьез, то теперь покончил бы с собой! — Мама.

Впервые Виктор порадовался, что он единственный ребенок.

Теперь Эрих ходил в синем комбинезоне, и в его задачу входило раскладывать приманку, ставить ловушки и разбрызгивать отраву в подвалах или, что куда интереснее, в кухнях гостиниц и ресторанов.

— Хочешь как-нибудь отведать у «Захера» телятины? — спросил у Виктора Эрих, лицо его густо раскраснелось от воодушевления. — Я вчера там был! Крысы у них на кухне — во какие! — Он нервно расхохотался. — Или лучше в «Бристоле»? Изысканный «Бристоль»! Тараканы ордами шастают! — Он едва не задохнулся от смеха, чувствуя себя триумфатором: ну как же, получил доступ в большой мир, в желанное жизненное пространство, по крайней мере в передние и подсобки или в подвалы большого мира, и вот ведь какая штука, парень! Пусть этот мир презирал его, не давал ему подняться наверх, он знал и рассказывал: этот мир полон крыс и тараканов.

Виктор так и не узнал, в чем тут дело — в нерадивости дяди Эриха или, наоборот, в излишней старательности, но в следующие каникулы услышал, что дядя Эрих опять остался без работы. Может, в приличных венских домах исчезли крысы, может, Эрих всех их изничтожил и делать ему стало нечего? Он как бы насытил рынок? Или же крысы, невзирая на его усилия, наоборот, расплодились, так что пришлось нанимать настоящего истребителя вместо этого верхнеавстрийского бахвала?

Как бы то ни было, Эрих вытянул выигрышный билет: устроился ночным портье в почасовую гостиницу. В легендарную «Вена-Запад» возле Западного вокзала, известную среди знатоков под названием «Дикий Запад».

В одной из тамошних задних комнат — на двери красовалась табличка «Закусочная» — играли в штосс, запрещенную азартную игру, которая неуклонно разрушала несчетные жизни, однако же золотила жизнь Эриха. Он прогорел как «генеральный представитель», еле-еле сводил концы с концами как коммивояжер, а вот теперь, как ночной портье в почасовой гостинице, имел их, сиречь комиссионные, они прямо-таки текли рекой. Наконец-то он обрел желанное «сподручное представительство». Вальяжно сидел за стойкой, пил виски, а за дверью с табличкой «Закусочная» один спускал все, другой выигрывал дом, но для Эриха не имело значения, кто там выигрывал, кто проигрывал, — он неизменно получал свои «комиссионные». Да, смекнул Эрих, вот где его безусловный талант: смотреть в оба и одновременно в сторону. Самый же большой его талант — как он тоже смекнул здесь, за обшарпанной стойкой, — это кабаре. В нем запоздало раскрылась природная способность к имитации голосов и мимической пародии. Он пожинал бурю восторгов, когда в закусочной подавал напитки, изображая при этом пьяного фраера, которого проститутка только что затащила в гостиницу. Когда устроил этот спектакль впервые, вышло все по капризу, возможно из-за выпитого виски, благодаря чему он и вправду был пьяным, которого изображал. Успех окрылил его. И в итоге он создал свой главный номер, а именно: «Директор Грюн». Улучшал и шлифовал этот номер всякий раз, как исполнял его, а исполнять приходилось часто, ведь господа из «Закусочной» просто обожали «Директора Грюна», снова и снова требовали его и платили чаевыми, далеко превосходившими обычные «комиссионные».