13. В последние минуты я была рядом с тобой.
В зале, где никого, кроме нас, не было, играла музыка.
Ля-ля-ля. Ля-ля-ля. Ля-ля-ля. Ля. Ля-ля. Помнишь? Наша любимая мелодия.
Мы бесконечно долго кружились в танце, улыбаясь друг другу. Мы чувствовали близость и легкость. Ты вела меня. Я расслаблялась. У меня кружилась голова от невесомости. Музыка была в нас. Я доверилась тебе, твоим рукам. Мы не останавливались — ведь так гармонично — наш танец. Бокал шампанского где-то на столе, и мне хорошо.
Только в тот момент я не предполагала, что это твои последние минуты. И ты не предполагала.
Я помню наш танец.
14. Я не знаю, что произошло на самом деле. Сейчас мне не нужно этого знать.
15. Когда размышляешь, время бежит очень быстро. И вот я уже далеко за пределами кладбища.
А может быть, я была не на кладбище, а на прогулке? Сейчас я приду домой, а вечером придёшь ты. Я приготовлю что-нибудь вкусное (надо зайти в магазин, купить продуктов). Ты удивишься накрытому столу и наверняка спросишь, какой сегодня праздник, а я отвечу, что праздника нет, что мне приснились твои похороны, и я так испугалась, так испугалась… Что я очень тебя ждала с работы, что не смогла бы пережить твою потерю, что весь день думала об этом страшном сне и безмерно рада, что ты сейчас со мной. Что после этого кошмара я поняла, как ты мне дорога, что ближе тебя у меня никого нет. Я счастливая просто от того, что ты вернулась с какой-то там работы, на которую ходишь каждый день. Я, наконец-то, произнесла бы, что люблю тебя.
Я буду целовать тебе руки и плакать.
— Ну что с тобой?— удивишься ты.
— Ужасный сон такой. понимаешь?— тихо буду повторять я.
Я буду целовать тебе руки и плакать.
Ты обнимешь меня и успокоишь. Скажешь, что сон — это просто сон, что ты — рядом. Мы будем стоять, обнявшись на кухне, пока не засвистит чайник.
Мы сядем за стол, и ты будешь есть приготовленную мной еду — так приятно смотреть на тебя. Ты держишь вилку совсем не так, как я. Я опасаюсь, что моя стряпня была неудачной, но нет. Всё — вкусно. Тебе понравилось, и ты попросила меня почаще готовить.
Конечно, я буду готовить тебя.
16. Прогулка? Нет.
Я вышла с кладбища.
Троллейбус, автобус, трамвай, метро. Я еду, как мне кажется, по направлению к дому. Думаю, что я— в метро. Оно большое— я не должна его ни с чем спутать.
Вокруг люди. Я чувствую себя совсем маленькой. Я чувствую себя открытой, обнажённой перед ними. Я честна в своих эмоциях, как ребенок. И не важно, что я сейчас молчу, что я сейчас не плачу от отсутствия слёз. В горе не задумываешься о том, как ты выглядишь. В горе ты настоящий. Все люди спрятаны за взглядом равнодушия, за книгами, за разговорами, а я сижу обнажённая. Мне холодно. Я замерзаю. Моя душа простыла.
— Вы не устали слушать?— Нет.
— И вот в этот самый момент, находясь в метро, я поняла важную вещь.— Какую?
— Такое случается. Берёт и происходит. Как ломается машина в неподходящий момент, и ты на работу не успеваешь. Бог засыпает. Богу тоже надо спать. Умирают. Неприятность, конечно, но такое случается.
Она закурила.
17. Этот запах я узнаю из тысячи. Из тысячи различных запахов: горьких, сладких, твёрдых, нежных, тёплых, лёгких, холодных, вкусных, весенних, осенних, свободных, тяжёлых — я узнаю этот запах. Он заставляет меня поднять глаза и увидеть девушку, которая оживлённо разговаривает со своей подругой, не зная (и даже не предполагая), что на ней духи, которые я ненавижу. Хочется встать и пересесть на другое место или закрыть себе нос. Но встать не могу.
Я вижу её, мою жертву, в этом запахе.
18. Я сажусь на её кровать. Она спит. Её спящий вид ничего во мне не вызывает. Ни умиления, ни злобы. Ничего.
Спит.
Не имеет значения, как я смогла так близко к ней подобраться. Но я явно нарушаю её личное пространство. Я перешла границу. Я зашла в её область.
Как это происходит в фильмах? Убийца — зверский, пугающий — я совсем не подхожу под это описание — хватает подушку и, накидывая её на жертву, душит. У меня всё иначе. У меня всё намного проще. Я упираюсь руками ей в горло, давлю со всей силы. Мне приятно делать это своими руками и чувствовать её умирание подо мной. Переложить ответственность на подушку — слишком слабо. В момент она открывает глаза и в непонимании и ужасе смотрит на меня. В её взгляде есть ещё боль и беззащитность. Я смотрю на неё в ответ, а во мне по-прежнему ни жалости, ни спасения для неё. Ничего. Она болтает ногами и упирается своими руками в меня, иногда замахивается и совсем слабо ударяет. Когда она открывает рот, чтобы что-то сказать, скорее всего, умолить о пощаде, душить становится легче. Она пытается вдохнуть, издавая при этом еле слышные звуки. Я не могу оценить свою силу. Постепенно её руки совсем перестают меня ударять. Их сводит несильными судорогами, глаза закатываются, и она умирает. Я убираю руки и встаю с кровати. Ни сожаления, ни страха. Ничего.
Читать дальше