Этьен Херден - Долгое молчание

Фунты стремительной воды льются потоком, заявлял Большой Карел Берг, погоняя впряженных в новую карету лошадей в сторону главной южной дороги, а в волосах его играл ветер, а ноздри щекотал запах конского пота.

Внутренним взором он уже видел, как вода льется по каналам в сторону Йерсонендской плотины; он чуял запах увлажненных полей после того, как откроются шлюзовые перемычки. Строительный подрядчик, Гудвилл Молой, уже навербовал в Педди достаточно кхоса по шиллингу комиссионных за голову и начал учить их работать в команде с лопатой и камнем.

Большой Карел надеялся, что в поезде будет итальянец, который сумеет рубить твердый бурый железняк в горах, через которые потечет вода — причем под правильным углом наклона, потому что вода должна набрать достаточно кинетической энергии для финального рывка через гору. Этот человек должен уметь придавать камню форму для строительства стены канала. Он должен понимать, каково воздействие температуры на материалы, и уважать силу воды, которая может со временем разрушить все.

— Канал прослужит сотню лет, — обещал Большой Карел своим инвесторам, — и будет приносить процветание нашим детям и детям наших детей.

Но для этого ему требовался человек, чувствующий душу камня.

Когда издалека послышался шум поезда — как негромкий рокот барабанов, принесенный ветром и тут же растаявший, потому что все усиливающаяся жара растопила утренний туман и воздух теперь пронизывал пронзительный стрекот цикад — фермеры собрались вокруг члена магистрата. Он поставил на платформе стол для записей. Двое констеблей на игривых лошадях придвинулись ближе, а фермеры потребовали, чтобы их имена расположили по рангу. Адвокат Писториус заранее сунул члену магистрата фунт и теперь обнаружил свое имя в самом начале списка — он сможет выбирать первым. Большой Карел заявил, что его проект пойдет на пользу всему обществу, а не только ему, и его имя записали вторым. Всех, находившихся на платформе, обуяла неожиданная алчность. Некоторые молодые фермеры собрались драться: уже мелькали кулаки, а констебли щелкали кнутами. Нервные женщины отпрянули; они внезапно поняли, что речь шла о людях, а вовсе не о скоте для бойни.

Член магистрата разразился страстной речью, предупредив толпу, что махнет поезду, чтобы тот не останавливался, и отправит его дальше вглубь страны, в Кару, раз присутствующие не могут вести себя достойно, как подобает благородным бурам. Потом все шеи вытянулись… Да, вот из-за горы уже видны первые клубы дыма.

— К порядку! К порядку! — кричал член магистрата, но совершенно излишне, потому что на платформе и так воцарилась мертвая тишина.

В поезде, напротив, поднялась суматоха. Каждый хотел сесть или хотя бы встать рядом с окном на той стороне поезда, откуда будет видна платформа Йерсоненда.

Все последние несколько дней, пока поезд громыхал по равнинам, в каждом мозгу билась одна и та же мысль: деревьев все меньше, зелени все меньше, ландшафт становится все суровее; станционные здания превратились в жалкие хижины, укрывшиеся под перечными деревьями, они прижимаются к невысокому холму или расположены на открытой равнине, а на платформе стоит одинокая машина с ожидающим фермером, а то и вовсе никого.

Была задержка в движении, и вагоны буквально испеклись на солнце. Наконец военнопленные начали протестовать — их варили заживо, и командир караула, молодой лейтенант, приказал, чтобы поезд шел вперед. Паровоз тронулся с места, шипя и плюясь.

К этому времени среди сопровождающих солдат алкоголь тек рекой, бдительность ослабла — в любом случае, итальянцам некуда было бежать. Переводчик, которому приходилось переводить с английского, африкаанс и итальянского, теперь, хмельной, сидел около машиниста с полупустой бутылкой виски.

Ему нравилось смотреть в ревущую топку, нравилось ощущать ветер в волосах и вибрацию движения. Кроме того, здесь все так шумело, что никому ничего не нужно было переводить; он чувствовал себя свободным — настолько свободным, что смог расстегнуть рубашку и смотреть, как капли пота стекают по его груди и брюшку.

В вагоне становилось все тише, а в груди Марио Сальвиати вздымалось волнение. Он с живым интересом изучал пейзаж за окном. Теперь там было больше камней, чем растительности. Он разглядывал напластования, образовавшиеся миллионы лет назад, когда плавилась магма: на холмах, вздымающихся вверх, как набросанные друг на друга горные породы, и на каменных уступах, расположенных так аккуратно, словно их создавал каменотес.