Андрей Рубанов - Готовься к войне

С тем, что придется идти служить срочную службу — иначе говоря, добровольно подарить государству целых два года молодости, — он кое-как смирился. Предполагал легко наверстать в дальнейшем. К тому же время прошло не совсем впустую. Гитарист научился многим полезным мелочам. Например, изготовлению простейшего механизма под названием «мудильник», состоящего из обычного будильника и пустого таза: часы помещаются в центр емкости, грохот будит мертвого. Еще лучше поставить рядом еще один таз, с холодной водой, — чтоб немедля после пробуждения погрузить голову.

Высшим образованием он пренебрег. Родители бурно возражали, но сын настоял. Зачем пять лет учиться тому, что можно освоить в полгода? Для исполнения хард-рока диплом не нужен. Вряд ли у Джимми Хендрикса был диплом. К тому же на всем белом свете нет университета, где учат самой главной науке: умению жить быстро.

Правда, и Джимми Хендрикса из Сергея Знаева не получилось. Разочарование в музыке стало бы для него тяжким ударом — выходило, что сотни бессонных ночей наедине с гитарой оказались потрачены зря, — но он смог убедить себя в том, что годы, посвященные музыке, можно и нужно считать тренировкой. Несостоявшийся герой рок-н-ролла вдруг понял, что имеет редкий талант к достижению таких целей, которые подавляющему большинству людей кажутся недостижимыми.

Он умел работать ежедневно, спокойно, много, эффективно, в соответствии с подробным планом; сегодня — шаг, завтра — второй, послезавтра — третий; и так месяц за месяцем, год за годом, упорно, терпеливо, монотонно, не ведая сомнений, не слушая бездарных советчиков.

Переложить руль в двадцать два года — трудно, но возможно. Большинство вообще плавает без руля и ветрил.

Переведенные с английского учебники с названиями «Учись быстро читать» или «Как беречь свое время» появились гораздо позже, в середине девяностых. К тому времени бывший гитарист и так все знал. Учебники были любопытны, он — тогда уже банкир — прочел их все, очень быстро прочел, но нигде не нашел ответа на вопрос, мучивший его тогда все сильнее с каждым новым днем.

Как быстрому жить в мире медленных?

Как избавиться от мучений, неизбежно возникающих при виде неловких, тяжелых на подъем, кое-как шевелящихся собратьев по биологической нише? Что делать с болью, с накапливающимся раздражением? Как не унизиться до презрения и ненависти?

Медленные оккупировали весь мир. Наблюдать их жизнь было невозможно: все равно что следить за тем, как слабоумный швыряет бриллианты в канализацию. На то, чтобы сложить в уме пять, семь и девять, они тратили по две минуты. Пустяковый разговор — вопрос/ответ, приедешь/не приеду — превращался в получасовое пережевывание звуков, с мычанием, паузами, словами-паразитами, с расспросами о жизни и жалобами на цены. Окруженный медленными, начинающий банкир затосковал. В пятнадцать лет страдать от одиночества очень романтично. В двадцать это надоедает. В двадцать пять нужно бить тревогу и думать, как быть.

Без десяти семь приехал. Машину поставил небрежно, под углом к тротуару, перед самым входом. Он тут хозяин, ему положено парковаться по-хозяйски. Это Москва, а не какая-нибудь тесная Женева. Будешь скромничать — перестанут уважать. А потом и сожрут.

Преодолел девять ступеней крыльца. Обычно взбегал рысью — сейчас двигался с трудом. Ставил ногу, вторую подтягивал на эту же ступеньку. Взялся за прохладную медь дверной ручки и удивился новому для себя состоянию: сегодня ему совершенно не хотелось работать.

Прошелся по пустому операционному залу. Здесь все, до последней скрепки, принадлежало лично ему, было придумано, с нуля создано, налажено, организовано в безотказную систему его интеллектом, волей и энергией. Обычно в моменты таких вот, рано утром совершаемых, безмолвных обходов, путешествий по заново вычищенным коврам, осмотров пустых гулких кабинетов банкир чувствовал гордость — сегодня ему хотелось все тут сжечь, взорвать в пудру. Из миллионных контрактов наделать бумажных самолетиков и запустить в бледное московское небо. Художникам или скульпторам хорошо: создал шедевр, продал толстосуму и пошел себе, насвистывая, придумывать новую картинку или статую. У бизнесменов иначе. Построил лавку — и сиди потом в ней десятилетиями. Захочешь продать и начать все с нуля — не поймут, засмеют, ославят…

…Тогда же, в середине девяностых, его впервые назвали трудоголиком. Кстати, Паша Солодюк и назвал. Сам он был оборотистый и жесткий, но ни разу не трудоголик Банкир тогда посмеялся. Однако и задумался. Он не считал себя психологически или химически зависимым от своего дела. Да, работал по сто пятнадцать часов в неделю — но никак не страдал. Да и пусть бы страдал, ничего страшного — главное, чтобы дело не страдало. А оно не страдало. Банк рос, становился сложным и крепким, по сравнению с этим фактом меркли все страдания и зависимости. Приступы тревоги, гнева, апатии и прочие неполадки центральной нервной системы лечились водой и спортом. Лечились ездой на скорости двести пятьдесят километров. Хорошо лечились путешествиями на белоснежные пляжи или в высокогорные отели.