Андрей Рубанов - Готовься к войне

Второй раз все решает. Как второй роман начинающего писателя. Получился второй роман — стало быть, получится и третий, и десятый. Не получился — конец писателю.

В первый раз тебе могут дать из любопытства. Из вежливости. Из уважения. Или для коллекции. Или ради забавы. Или потому, что нельзя не дать. Или потому, что лень было отказывать. Но когда дают второй раз — будь уверен: ты нужен.

Они не молчали; незачем сдерживаться, когда вокруг пять гектаров. Знаев кстати припомнил самый первый разговор, дерзкие речи рыжей девочки про «хочу» и «не хочу», и всласть отомстил, наилучшим способом — пальцами, и когда она стала изнывать и хрипеть в голос, а по бокам побежал свежий пот, он спросил, смеясь, как теперь насчет «хочу» и «не хочу», и получил, после некоторого сопротивления, стеснительный выдох: «Хочу», и ответил, что не расслышал, и не вынул палец, и даже наоборот, и до тех пор мучил ее, пока радикальное «ХОЧУ!!» не вылетело отважным оперным воплем, сладостным сопрано.

Впрочем, толком так и не удалось ему попробовать пожестче и понежнее; он довольно быстро финишировал. Так бывает, когда хочешь очень, очень сильно, когда мысль о том, чтобы продлить удовольствие, разрушает само удовольствие.

Посмотрел на часы — прошло едва десять минут. Смешно, удивительно. Только что плыл, мчался, дышал ртом, использовал все резервы физической формы, казался самому себе изощренным и неутомимым, — потом бах, точка; десять минут.

Он сел. Перед глазами мерцали радужные звезды.

Рыжая эгоистично смежила веки, полежала без движения, перевела дух, потом спросила:

— Мы так весь день будем, да?

— В смысле?

— Болтать и совокупляться.

— Чем плохо болтать и совокупляться?

— Я не сказала, что это плохо.

— Скоро поедем. Мой друг устраивает шашлыки. Я приглашен.

— А я?

— Считай, что ты — тоже.

— Только обещай, что оденешься прилично.

— Хорошо.

— Можно, я выброшу твой пиджак?

— Нет. Мой пиджак священен и неприкосновенен. Он вне критики.

— Так, как одеваешься ты, нельзя одеваться.

— Знаю, — сказал Знаев. — Все я знаю. И про одежду, и про остальное. Я давно при деньгах, Алиса. Я пятнадцать лет как богатый. Если бы ты знала, каким я был снобом, когда поднял первые деньги! — Банкир закрыл глаза и упал спиной на кровать. — Я немедленно сделался снобом. Сразу же. Это было сумасшествие! Все было шикарно. Шикарнее некуда. Сигары. Трубки. Гильотины для сигар. Специальные зажигалки для трубок. Табаки с черносливом. Сорочки с личной монограммой. Золотые запонки. Галстучные булавки с бриллиантами. Лайковые перчатки. Бобровые воротники. Натуральный лен. Кожа крокодила. Куда ни плюнь — Ролекс, Дюпон и Данхилл. Коллекционирование антиквариата. Чтение журнала «Особняки и замки». Устрицы под белое вино. Канары и Мальдивы. Остров Корфу, где каждый таксист норовит соврать, как возил Михаила Горбачева…

— А сейчас что?

— А сейчас я из этого вырос.

Рыжая помолчала и спросила:

— Эти шашлыки… Что там будет за публика?

— Не переживай. Старая банда. Все свои. Без смокингов и бриллиантов. Джинсы — в самый раз. Ты ведь это имела в виду?

— Угадал.

— Собирайся потихоньку.

— А ты?

— А я немного поработаю.

— Сегодня выходной.

— Не для меня, — улыбнулся банкир и ушел в кабинет.

Закрыл дверь. Дел было много, да. Но вместо раздумий о делах, вместо некоторых полезных занятий, которым Знаев посвящал субботние дни (в частности, неплохо было бы погрузиться в глубины языка Сервантеса и Лорки), он стал мучительно придумывать, как ему, миллионеру, выстроить отношения со своей девушкой, чтоб ее не испортить.

Конечно, рыжая Алиса не выглядела слабохарактерной. Но ведь и бывшая жена — тогда еще настоящая — поначалу тоже не давала повода усомниться в цельности натуры. А спустя год после свадьбы все изменилось. Знаев хотел быть Пигмалионом — сделался Франкенштейном. А всего-то пытался выполнить долг самца: обеспечить жене достойные условия существования.

Он сказал себе, что теперь, сегодня, после всего, что произошло, после вздохов, скольжений, бессвязных влажных признаний, после моментов, когда становилось понятно: девочка с золотыми волосами не просто отдается, не уступает себя, а дарит (есть ведь разница), — он станет величайшим болваном, если решит тратить на нее деньги. А если она намекнет, хотя бы полувзглядом обозначит, что ждет именно этого, — придется расстаться. Сразу.

Тьфу, блядь, до чего ты докатился. Пытаясь думать о любви, думаешь о деньгах.