И. Грекова - Свежо предание

«…Но бывает у нас иногда и так, что под видом „новых“ концепций и „оригинальных“ обобщений некоторые „ученые мужи“ пытаются протащить обветшалые идеалистические „идейки“, уводящие научную мысль с широкого пути материалистического познания…»

Кавычки, кавычки… Прямо в глазах рябит. Отсюда надо читать внимательно.

«…Не так давно журнал „Вопросы автоматики“ предоставил свою трибуну неким К. Левину и Ю. Нестерову для самой разнузданной пропаганды идеализма и ничем не прикрытого низкопоклонства перед иностранщиной».

«Добрались-таки и до нас», — подумал Костя довольно спокойно.

Стандартная, витиеватая ругань: «Дипломированные холопы буржуазной науки», «безродные космополиты, не помнящие родства…». В общем, весь набор.

«…Статья проникнута духом самого низкопробного космополитического нигилизма…»

«…Перепеваются гнилые идейки американских лжеученых о возможности моделировать с помощью машин деятельность живых существ…»

«… В своем злопыхательстве не остановились перед тем, чтобы злостно исказить философские высказывания В.И.Ленина! На стр. 98 читаем: „Ленин учил, что сознание человека не только отражает объективный мир, но и творит его“. Под такой формулировкой охотно подписался бы любой махист!..»

— Юра, эта формулировка…

— А, разве в ней дело? Читай дальше.

«… В статье нет ни одной ссылки на работы русских и советских ученых, зато иностранные источники цитируются неоднократно…»

«Матерый идеалист, гангстер от науки Норберт Винер со своей так называемой „кибернетикой“, которую он объявляет панацеей от всех бед…»

И конец:

«…Редакция журнала должна нести полную ответственность за опубликование насквозь порочной статьи К.Левина и Ю.Нестерова „К вопросу о моделировании некоторых сторон поведения живого организма“».

— Ну, как? — спросил Юра. — Насладился? Костя помолчал. Надо осмыслить размер удара и последствия…

— Что же теперь будет? — спросил он.

— Что будет? Сечево.

— Какое сечево?

— От слова «сечь». От «печь» — «печево». От «сечь» — «сечево». Неологизм вполне в духе языка.

— Мы можем доказать свою правоту…

— Ха! Правота! Кого она интересует?

Вошел Николай Прокофьевич.

— Читал, — весело сказал он. — Все было, все было.

— Когда? — мрачновато спросил Юра.

— А в Средние века. Ведь это — типичные ведьмовские процессы. Ась? Недавно попалась мне книжечка: «История Средних веков». Там прелюбопытные эпизоды приводятся. Судили, например, одну старушку за то, что она, дескать, со змеем сожительствовала. Змей по ночам к ней в трубу летал. Очень удобно. Так вот, старушонка не только во всем созналась, но и от себя кой-чего присочинила. Развернула, как теперь говорят, самокритику своих ошибок. Призналась, что даже понесла от змея-то, родила младенца мужеска пола и закопала во дворе, в навозной куче. Разрыли кучу — хвать-похвать, нет младенца. В червя обратился, объясняет старушка. Поверили. И сожгли честь честью. Так-то…

— Товарищи, объявляю открытое партийное собрание институтской парторганизации открытым. Слово для доклада на тему «Состояние идеологической работы в институте и задачи партийной организации в борьбе за идейную чистоту наших кадров» имеет заместитель директора кандидат технических наук товарищ Харитонов.

Докладчик вышел на кафедру, разложил бумажки, постукал по микрофону (в ответ металлически зачихали громкоговорители в разных углах зала) и значительно произнес:

— Товарищи…

Костя разглядывал Харитонова. В институте это был человек новый. «Новая метла чисто метет». На кафедре стояла метла, приготовившаяся мести без пощады.

Небольшое, нюхающее обезьянье лицо. Гладкая, желтоватая лысина с оборкой мочальных волос, туго натянутая на череп, как тесная шапочка. Время от времени он подергивал, словно мигал, кожей головы, и тогда шапочка сдвигалась на лоб.

Доклад начался заурядно. Харитонов пересказывал статью «На Шипке», даже не своими словами — рабски. Шло пока что трескучее «за здравие».

Нет, это был все же не совсем обычный докладчик. Поражало, с каким искусством он, несомненно читая по бумажке, делал вид, что не читает, а говорит. То и дело он поднимал глаза, жестикулировал свободной рукой и въедливо, мелко кивал своей шапочкой.

От его певучих, скаредных интонаций шла одуряющая, подлая скука. В тоске Костя разглядывал затылки и уши впереди сидящих. Обычная, скучающая толпа, слышащая в сотый раз одно и то же. В зале стоял слабый, безличный шумок, маленький гомон дыханий, переброшенных друг другу слов, скрипа стульев… Словно мельница какая-то молола.