И. Грекова - Свежо предание

Нет! Оказывается, этот прохвост не согласен! Он не согласен со мной говорить!

Не выйдет у него ничего! Ничего, ничего я для них не сделаю! Клянусь! Перестану говорить свободно! Буду тише воды, ниже травы. Буду молчать. Отмолчусь. А его я убью. Вызовет — убью.

Вот и институтский подъезд. Как он любил раньше свою работу! А теперь туда страшно войти, словно за порогом — чума.

Он взял себя в руки и вошел.

Костя, весело насвистывая, возился над новой установкой.

— Слава Богу, пришел. Где ты шляешься? Тут у меня не ладится с обратной связью.

— Увеличить емкость, — механически сказал Юра.

«На кого похож, — подумал Костя, — бледный, взъерошенный. Видно, не спал всю ночь. Ну и дела. Бедная Лиля! Спрашивать не буду. Сам скажет — обещал».

Костя торопился домой, чтобы помочь Надюше с купаньем. Мальчику было уже три месяца, и он так прочно вошел в жизнь, словно всегда был. Костя очень любил его купать, понимал теперь Анну Игнатьевну («Купала внука»).

Юрка лежал в ванночке — сосредоточенный, блаженный, на вдвое сложенной пеленке. Надюша намыливала его ладонью. Мальчик дрыгал кривой розовой ножкой и бил пяткой по воде. Летели брызги. Костя приготовлял кувшин для обливанья, истово смешивал холодную и горячую воду, орудовал градусником… Так, тридцать пять градусов. Деревянный градусник на мокрой веревке… Запах детского мыла…

Надюша ловко подхватывала ребенка под грудки и поднимала:

— Обливай.

Он, священнодействуя, обливал темно-розовую, суженную книзу спинку и приговаривал:

— С гуся вода, с тебя худоба.

Так всегда говорила тетя Дуня.

А потом, вытертый, подпудренный, запеленутый, несказанно чистый, Юрка ложился есть. Он сосал, глядя перед собой темно-синими, загадочными глазами. Влажная, изогнутая прядка на лбу делала его похожим на Наполеона…

Костя смотрел, как Надюша кормит. Все Мадонны Возрождения сидели перед ним в одном лице и кормили младенца…

Юрка засыпал, вяло выпустив сосок, полуоткрыв белесые от молока губы…

— Бери, — говорила Надюша шепотом.

Он брал мальчика, чашечкой подложив ладонь под влажную голову, и клал его в кроватку осторожно, как взрывчатое вещество…

Все это было так обыкновенно! Он наслаждался и не мог досыта насладиться сладким счастьем обыкновенности.

Дымчатый, такой ленинградский, октябрьский день, зарядивший дождем надолго. По лужам — пузыри, пузыри…

Костя шел на работу и улыбался. Перед глазами у него был Юрка. Светлый, пузатенький, в голубых штанишках, лежа поперек стола, он быстро, весело перебирал ногами будто ехал на велосипеде и очень торопился. Сегодня случилось событие: из двух предложенных ему погремушек — голубая и красная — Юрка определенно выбрал красную. Повторили опыт несколько раз — результат устойчивый. Каждый раз — красную. Научился различать цвета!

Удивительно! Родился человек, растет, набираются и выстраиваются в каком-то порядке клеточки, и вот он уже умеет различать цвета.

Как это происходит? Очевидно, в зрительном нерве или в мозгу производится спектральный анализ, какие-то сигналы по нервам идут к руке и передают ей приказ: возьми погремушку, не голубую, а красную… Как мало мы еще знаем, позорно мало! Только начинаем узнавать.

В институтском коридоре ему встретились два-три человека. Как-то странно они на него поглядели. Ерунда. Ничего не странно. До чего же мы все напуганы, всюду нам мерещатся косые взгляды…

У двери лаборатории стояла Анна Игнатьевна, встревоженная, с газетой в руках. Нижнюю губу она забыла накрасить.

— Костя, вы, конечно, уже читали? Не стоит огорчаться. Мало ли что бывает.

— Нет, я ничего не знаю. А что случилось?

— Подвал по поводу журнала «Вопросы автоматики». Упоминается ваша статья.

— Не читал.

— Прочтите и соберитесь с мыслями. Она быстро ушла.

В лаборатории сидел Юра.

— Поздравляю, — сказал он. — Сподобились. Подвал назывался длинно: «Все ли спокойно на Шипке? (Об идеологических извращениях, допущенных журналом „Вопросы автоматики“)». У Кости заныло под ложечкой.

— Читай, читай, — злорадно сказал Юра. Костя пробежал статью тренированным глазом, привыкшим отделять полезную информацию от воды. Не читать же каждую фразу.

Начало, как и полагается, «за здравие»:

«…Мы, воспитанники корифея…» «Известно, что наша наука во всех областях заняла ведущее положение…» Так, так… Когда же «за упокой»?

Он искал «однако». А, вот оно. На этот раз не «однако», а «но»: