Филип Рот - Заговор против Америки

— Именно. Согласно полученному нами от больничной медсестры письму, он лишился левой ноги чуть ниже колена. — И, словно это могло в какой-то мере утешить, она добавила. — Если хочешь прочесть, письмо мы сохранили.

— Но… как же он будет ходить?

— Ему собираются приделать протез.

— Но я не понимаю, кто его ранил. При каких обстоятельствах это произошло?

— Ну, он ведь отправился на войну с немцами. Так что это, наверное, сделали немцы.

Сэнди, наполовину переварив услышанное, наполовину нет, спросил:

— А какая нога?

Мать не сочла для себя за труд повторить уже сказанное:

— Левая.

— Он что, потерял всю ногу? Всю целиком?

— Нет-нет, — она явно старалась его приободрить. — Я тебе уже говорила, сынок, — чуть ниже колена.

И вдруг Сэнди заплакал, а поскольку он так раздался в плечах и в груди и в запястьях по сравнению с тем, как обстояло дело перед его отъездом, поскольку его мускулистые руки подобали уже скорее не мальчику, а мужу, меня так изумил его плач, что я тоже заплакал в голос.

— Сынок, это, конечно, ужасно, но он ведь не умер. Он жив — и, по крайней мере, теперь больше не отправится на войну.

— Что-о-о? — внезапно заорал Сэнди. — Ты сама-то слышишь, что только что сказала?

— А что я такое сказала?

— А что, сама не знаешь? Ты сказала, что он больше не отправится на войну.

— Так оно и есть. Совершенно точно. А поскольку так оно и есть, то он теперь вернется домой прежде, чем могло бы случиться самое страшное.

— А почему он вообще пошел на войну, а, мама?

— Потому что…

— Потому что так захотел папа! — И вновь Сэнди сорвался на крик.

— Нет, сынок, это неправда. — Но ее рука непроизвольно взлетела ко рту, потому что именно ее необдуманные слова вызвали у сына такую реакцию. — Это неправда, — повторила она. — Элвин отправился в Канаду, не сказав нам ни слова. Даже не попрощался. Просто взял да сбежал в пятницу вечером. Ты ведь помнишь, как мы все расстроились. Никто не хотел, чтобы Элвин шел на войну, — он сам так решил.

— Но папа хотел, чтобы в войну вступила вся наша страна. Что, разве не так? Разве не ради этого он проголосовал за Рузвельта?

— Прошу тебя, не кричи.

— Сперва ты сказала: слава богу, что Элвин теперь больше не отправится на войну…

— Не кричи! — Волнение, скопившееся за весь этот день, прорвалось наружу, и вот она просто-напросто рявкнула на старшего сына, которого с таким нетерпением прождала все лето. — Ты сам не понимаешь, о чем говоришь!

— Нет, это ты не хочешь слушать! Если бы не президент Линдберг…

И вновь это имя! Очередному — бессчетному и нас всех измучившему — произнесению которого я предпочел бы звук разрыва авиабомбы.

И тут в смутно освещенном дверном проеме, на самом верху лесенки, ведущей в подвал, появился отец. Хорошо еще, что при таком освещении, да еще снизу вверх, нам не было видно выражение его лица.

— Он разволновался из-за Элвина, — сказала мать, пытаясь объяснить отцу, из-за чего они с Сэнди так раскричались. — Я совершила ошибку. — А Сэнди она сказала: — Нечего мне было спешить выкладывать тебе эту ужасную новость. Трудно, наверное, мальчику прибыть из такой замечательной поездки, а тут сразу… и вообще трудно переезжать с места на место… и ты, конечно, валишься с ног от усталости. — И, признавая собственное бессилие в создавшейся ситуации, она приняла неожиданное решение. — Ступайте наверх, вы оба. А мне нужно заняться стиркой.

И вот мы выбрались из подвала и с облегчением обнаружили, что отца уже нет ни на лесенке, ни в холле: он сел в машину и отправился за покупками.

(В постели, час спустя. Свет уже погашен во всем доме. Мы перешептываемся.)

— Там и вправду хорошо было?

— Просто классно.

— А чего такого классного там?

— Да все: жить на ферме, вставать до рассвета, весь день заниматься на свежем воздухе, и вся эта скотина. Я рисовал множество всякой живности, после покажу. И каждый день — мороженое. Миссис Маухинни сама его делает. Молоко всегда свежее.

— Молоко и у нас свежее.

— Нет, там оно свежее из-под коровы. Еще теплое.

— А от него не заболеешь?

— Так его же почему кипятят?

— Значит, прямо от коровы ты не пил?

— Пробовал, но мне не понравилось. Очень жирное.

— А ты корову доил?

— Орин меня учил, но это трудно. И коты сбегаются, лезут прямо в молоко.

— У тебя был друг?

— Конечно, Орин.

— Орин Маухинни?

— Да, мы с ним одногодки. Он учится в школе и работает на ферме. Встает в четыре утра, ухаживает за скотиной. Это его обязанности. В школу ездит на автобусе. Приезжает — и снова в коровник, потом делает уроки-и спать, а утром подъем в четыре — тяжелая работа быть сыном фермера.