Филип Рот - Заговор против Америки

— Я ж тебе говорил, — шепнул ей мой брат.

Никогда мать не казалась мне столь значительной, как этой ночью, — и не только потому, что, отказавшись от своих всегдашних правил, то и дело названивала в Кентукки. Дело заключалось куда в большем. Позади осталось, чтобы ничего не упустить из виду, нападение Элвина на моего отца всего неделю назад. Позади осталась взрывная реакция на это моего отца. Позади остался разгром гостиной. Позади остались выбитые зубы и сломанные ребра, швы, наложенные отцу на лицо, и «ошейник». Позади осталась стрельба на Ченселлор-авеню. Позади осталась абсолютная уверенность в том, что это погром. Позади остался ночной вой сирен. Позади остались крики и плач на улице. Позади осталось наше бегство к соседям с нижнего этажа — на пол в прихожей, заряженный пистолет на коленях у отца и заряженный пистолет в руке мистера Кукузза, — а времени-то с тех пор прошла всего неделя. Но позади остались и весь предыдущий месяц, и весь последний год, и весь предпоследний, — все эти удары, оскорбления и отвратительные сюрпризы, специально предназначенные для того, чтобы ослабить и напугать евреев, — а мою мать все это, оказывается, не сломило. Прежде чем я услышал, как она говорит Селдону, находящемуся на расстоянии более семисот миль от нас, чтобы он что-нибудь приготовил себе поесть, а потом сел за стол и поел, прежде чем услышал, как она звонит на ферму Маухинни — звонит неевреям, звонит прихожанам католической церкви, которых она в жизни своей в глаза не видела, — и просит их подключиться к спасению Селдона от неминуемого сумасшествия, прежде чем услышал, как она беседует с мистером Маухинни и объясняет ему, что, если с миссис Вишнев и впрямь стряслась какая-то беда, то фермерскому семейству нечего беспокоиться о том, что ему хотят сбыть с рук чужого ребенка, потому что мой отец готов немедленно сесть за руль и отправиться в Кентукки за Селдоном (и обещая это мистеру Маухинни в те часы, когда еще никто не знал, как далеко дадут зайти в погромном раже антисемитам засевшие в Белом доме уилеры и форды), мне не дано было понять, что она за человек и как ей жилось все эти годы. До тех пор, пока Селдон в панике не позвонил нам из Кентукки, я, конечно же, не мог сосчитать, чего стоило моим родителям президентство Линдберга — я просто не умел оперировать такими числами.

Позвонив Селдону без четверти одиннадцать, моя мать объяснила ему, как должен сработать ее совместный с мистером Маухинни план. Селдону следовало взять с собой зубную щетку, пижаму, нижнее белье и пару чистых носков, надеть толстый свитер, теплое пальто и фланелевую шапку и дожидаться, пока не приедет на своем грузовичке мистер Маухинни. Мистер Маухинни очень добрый человек, сказала моя мать Селдону, добрый и щедрый человек с красавицей-женой и четырьмя детьми, и наш Сэнди прекрасно знает его, потому что он провел у них на ферме целое лето.

— Значит, она все-таки умерла!

И Селдон заплакал в трубку.

Нет-нет, ни в коем случае, мама непременно заедет за ним на следующее утро к Маухинни и прямо с фермы повезет его в школу. Мистер и миссис Маухинни как следует о нем позаботятся, ему не придется ни о чем беспокоиться. Но пока за ним не приехали, Селдону предстоит кое-что сделать самому: надо красивым почерком написать маме записку и выложить ее на кухонный стол, а в записке сообщить, что он на ферме у Маухинни, и оставить их номер телефона. Надо также написать маме, чтобы она сразу же позвонила миссис Рот в Ньюарк. А затем Селдон должен усесться в гостиной и ждать, пока снаружи не погудит мистер Маухинни, а потом выключить весь свет в доме и…

Она последовательно, шаг за шагом, расписала ему всю процедуру отъезда, и, покончив с этим, осталась на линии (я даже не мог представить себе, в какую копеечку это нам влетит!) до тех пор, пока он не проделал все, как велено, и не доложил ей об этом, но и тогда она не повесила трубку и продолжила разговаривать с ним, утешая и ободряя, — и вот наконец Селдон воскликнул: «Это он, миссис Рот! Я слышу гудок!» — А моя мать ответила на это: «Отлично, Селдон, только, прошу тебя, успокойся… Возьми вещи, выключи свет, не забудь запереть за собой дверь, а завтра утром, на рассвете, ты увидишься с мамой. А сейчас удачи тебе, маленький мой, — и не спеши, и… Селдон, Селдон! Не забудь повесить трубку!» Но этого он как раз и не сделал. В страшной спешке покинув пугающий одиночеством осиротевший дом, он оставил трубку болтаться на проводе, хотя это едва ли имело какое-нибудь значение. Дом с таким же успехом мог сгореть дотла — и это тоже не имело бы ни малейшего значения, потому что Селдону не суждено было туда вернуться.