Алан Черчесов - Вилла Бель-Летра

— Один из гостей нализался. Тут как раз два араба вошли. Он и стань задирать: почему без чалмы? Они двинулись к лифту. Тот — за ними, стянул с себя косынку (какую повязывают одетые в кожу молодчики на мотоциклах перед тем, как взорвать перепонки прохожим) и норовит нацепить эту рвань арабу на голову. Наш охранник вмешался. Началась перепалка. Благо, по площади проезжал конный наряд полицейских. Пока его усмиряли, детина пинался ногами, рвал майку на пузе и истошно вопил всякий вздор: «Не трожьте Америку и ее патриота!.. Долой обноски Старого Света! Слава Биг-Маку, Мак-Даку и всем вашингтонским маклакам назло европейско-еврейским макакам арабско-фашистских кровей!.. Смерть евро, да здравствует доллар!» И еще распевал во всю глотку «Звездно-полосатый флаг»… Насилу угомонили. Ничего, теперь проспится в участке. Жаль только, утром явится как ни в чем не бывало и спокойно оплатит предъявленный счет. Похоже, им паспорта для того и нужны, чтоб безнаказанно куролесить в чужом доме да хвастливо бить себя в грудь, тыча в татуировку Линкольна. Кому охота связываться? Себе дороже. Будь он албанец или румын — другое дело…

На стойке Дарси заметил знакомую книгу:

— Можно у вас позаимствовать?

— Да пожалуйста. Хозяину так и так сейчас не до чтива… Вам пригодится скорее: я ее полистал тут немного — скука смертная, в самый раз, чтоб помочь вам заснуть. Вид у вас больно усталый. Передохните, а вечером…

Дарси поднялся к себе. В номере тускло горела настольная лампа. Наверно, забыла уборщица. Задернув плотнее шторы, он принял душ и свалился в постель. Достал с тумбочки толстый конверт с ксерокопиями, выбрал пару страниц наугад. Что ж, Фабьен так Фабьен…

Начало новеллы он помнил почти что дословно: в экспозиции говорилось о том, как заинтригованный приглашением автор, прибыв в Мюнхен, первым делом наведывается в сувенирный магазин, дабы подобрать подходящий подарок. Размышляя, что предпочесть — бидермайерский сервиз «тет-а-тет» с изящной хрустальной глазурью или китайскую вазу с ползущим к ее горловине драконом, — он, поборов колебания, останавливается на втором варианте: не так в лоб, а смысл — почти тот же. Наняв экипаж, Фабьен едет в Дафхерцинг (географические подробности и пущенные походя в открывающийся пейзаж исторические колкости спустя сотню лет мало кому интересны). Там уже его ожидают Горчаков и Пенроуз. Хозяйки на вилле нет. Свою озадаченность гости пытаются скрыть за светской беседой. Обсуждают детали постройки и сквера: разбитый М. Бухнером парк вызывает у них одобрение. А вот три женские статуи перед фонтаном (поделки под Боттичелли) им нравятся меньше: набили оскомину все эти аллегории «Ла Примавера», «Флора» и «Ночь». Пастушок на веранде кажется милой игрушкой.

Острый глазом Фабьен подмечает нервозность: Горчаков погружен в свои мысли и не слышит порой разговор, а Пенроуз все время дымит мундштуком и два раза роняет свою сигарилью. Пытаясь поднять ее с пола, он склоняется над подлокотником кресла, и в это мгновенье его задевает косой проходящая мимо кухарка. Раздраженное волосом око начинает обильно слезиться, провоцируя автора на саркастический выпад: «Разделивши эмоции по переносице, Мефистофель синхронно сердился и плакал».

Концовка обеда проходит в молчании. В литераторов глубже закрадывается подозрение, что хозяйка их провела. Горчаков допускает оплошность, намекнув, что приехал сюда ненадолго: дескать, ждут дела в Баден-Бадене. Англичанин ему отвечает зловещей ухмылкой. Фабьен констатирует: «Битва самцов началась». Сам он, похоже, не допускает и тени сомнения в ее предстоящем исходе: Пенроуз, на его язвительный взгляд, чересчур обносился за месяцы бурской войны, куда ездил «затем лишь, чтоб скорее попасться под пулю: очевидно, облизывать в Лондоне пальцы у трупов и болтаться подвешенным к люстре сэру Мартину к той поре уж прискучило».

Достаточно метко: попадает не только в Пенроуза. Дарси впервые приходит на ум, что его собственное сходство с последним недавно усугубилось. Правда, он вовсе не думал о нем, когда лез в петлю… Впрочем, настойчивость сэра Мартина в его неустанном стремлении ворваться в пристанище смерти не шла ни в какое сравнение с жалкой попыткой его соплеменника оборвать свою жизнь. Есть огромная разница, думает Дарси, между влечением к смерти и нежеланием жить. В отличие от Пенроуза он никогда на войне не бывал, да и в Африку Оскара не манило. Другое дело — его прототип, решивший участвовать в англо-бурской кампании. Причем отнюдь не из долга перед отечеством…