Михаил Чулаки - Мамин сибиряк

Я был польщен, что сам Халкиопов разговаривает со мной как с равным.

В милицию матушка категорически отказалась заявлять. Более того: она перестала преклоняться перед Халкиоповым!

Кто его просил вмешиваться?! Зачем практиковать такие подлые приемы?! Ну, предположим, не было язычников в какой-то Середе — зато стали бы в Ленинграде! На то и культурный центр, чтобы идти впереди. Удачно выдумать еще труднее, чем перенять дедовские предания. Кто не придумывал?! Магомет! Все апостолы! Придумали, распространили вести — и раз им поверили, значит, стало правдой. Как все здесь поверили в Мокошь, в Рода с Рожаницами — и ведь образованные люди: Ипполит один факультет уже закончил, а другой заканчивает. Татарников — профессор! Поверили, — значит, есть потребность. А дедушка Чур какой симпатичный. И все свои, славянские, отеческие — хватит нам преклоняться и низкопоклонствовать! И лечил как хорошо, помогал! Помнишь Лешу Вакулова, моего однокурсника, которому ногу хотели отнять? Ведь помог! Он так благодарен!

— Остался с ногами?!

— Нет, ноги пришлось отнять обе, потому что случай очень запущенный, но все равно он так благодарен! Никто ему так не помог, как Степик!.. Все должно с чего-то начинаться, с какого-то импульса. Если бы при Пилате понаехали такие ученые сухари и этнографы, как Халкиопов, никакого бы христианства не получилось: устроили бы Музей фарисейской культуры. Вроде как Русский у нас, только на древнееврейском материале. Туристы бы ездили, как сейчас к пирамидам. А такие, как Халкиопов, своим холодным взглядом все убивают!..

Для Кути я придумал целый роман. Будто мамин сибиряк оказался беглым алиментщиком, что его по всей Сибири разыскивали четыре жены и вот уже добрались и до Европы. Что он был вовсе не безграмотный мужик, а кандидат наук, почти доктор, но что бедная матушка в это до сих пор не верит в четырех жен верит, а в кандидатство — нет: «Не может быть, какой же кандидат, когда он все сам умеет своими руками!»

Придумал я роман не только для развлечения, но и потому, что не мог рассказать правды: хотя месть моя и удалась, но ведь отомстил-то я чужими руками, а настоящий мужчина должен драться сам. Кутя еще недели две бродила по двору, звала Тигришку, говорила, что та, наверное, загуляла и вернется с пузом. Потом приблудилась другая кошка.

К нам еще с полгода шли жаждущие исцеления и ищущие «отецкой» веры. Липатый не смог перенять практику мамина сибиряка, он исчез сразу и так же бесследно, как его учитель. Кутя не ездила больше к нему на уроки: мамаша ей запретила и тут же нашла другого натаскуна. А нам приходилось объяснять жаждущим и ищущим, что волхв уехал и вернется неизвестно когда — не рассказывать же всего. Зато Витька Полухин был доволен: теперь он со своим папашей монополизировал язычество, и, кто знает, может быть, отчасти уверовал: когда он идет отвечать к доске, всегда незаметно притрагивается к своей наузе.

Петров-не-Водкин прогремел на весенней выставке картиной «Перуна волокут», на которой изображались древние киевляне, волокущие Перуна, понукаемые князем Владимиром. Много психологии в картине: кто плачет, кто пальцем тычет. Профессор Татарников не то интересуется раскольниками, не то сам впал в раскол. Приходил, толковал про поповцев и беспоповцев.

А матушка однажды, задумавшись, позвала меня:

— Быстрогла-аз!

Но тут же одернула себя и покраснела.