Дмитрий Вересов - Третья тетрадь

– Как ты сказал? – На мгновение слово «хаос» будто накрыло Данилу с головой.

– Говорю, ни опыта, ни школы, конечно. Но попробуем. Ты бы образовывал ее, что ли.

– Это мысль, Боречка, – ледяным тоном согласился Данила. – Ну, пока, у меня клиент.

Эбонит в том месте, где он держал трубку, оказался непристойно горячим. Дах впился зубами в ноготь. Хаос. Собаку она у Борьки, что ли, играет? Вот оно, собачье ожерельице.

И Данила, вынув из столика тусклое ожерелье, какое-то время раздумывал, положить ли его на подоконник, к стеклянному яблоку, или… Но, в конце концов, тряхнул головой и намотал серебро себе на запястье.

Дах позвонил ей с утра, зная, что Наинский по лени и вследствие вечернего употребления коньяка никаких репетиций раньше часу не назначает. Но пока палец тыкался в кнопки, Данила, едва веря его движениям и собственной памяти, вдруг увидел всю странность этого номера. Разумеется, для любого другого человека он не означал бы ничего, кроме ряда цифр, но для него! 8-906-2510860. Двадцать пятое октября восемьсот шестидесятого года! Вечер первого публичного выступления Достоевского в Пассаже! Может быть, именно там… Вот он, хаос, шуточки того мира, с которым нельзя заигрываться! Значит, он действительно попался, раз таинственный хоровод вещей и цифр окружает его все более плотным кольцом. Разумеется, еще можно разорвать сеть, совершить поступок, которого от тебя не ожидают, или, наоборот, как бы поддаться – и выскользнуть. Способов существует немало, но Дах не был уверен, что действительно хочет выйти из игры. В принципе, чем он рискует? Потерей иллюзий? Денег? Самого себя? Жизни, при самом худшем раскладе. Последнего, кстати, жаль меньше всего.

Данила бросил мобильник и подошел к зеркалу, украшенному тончайшим узором трещин. На него смотрело смуглое сухое лицо человека, пребывающего на грани. На грани черноты – темно-карие глаза, на грани хищности – твердый красный рот, а кожа – на грани перехода от молодости к зрелости, да и все выражение лица существовало на явной грани порочности. Дах скорчил зеркалу сначала глупую, потом зверскую рожу, но в следующее мгновение увидел у себя над плечом укоризненное и спокойное лицо Елены Андреевны.

«Ничего, прорвемся!» – неожиданно решил он, словно над ним только что пролетел ангел, и быстро поднял с ковра мобильник. В конце концов, нет ничего явного, что не сделалось бы тайным…

Несмотря на сгущающиеся вокруг него мистические сумерки, Данила все-таки был не тем человеком, который отступает от раз намеченных планов. И потому он почти холодно и сухо попросил Апу приехать завтра на Невский, к Гостиному Двору, на угол.

Сам же он отправился туда не пешком, а на машине, чтобы избежать всяческих ассоциативных соблазнов, в изобилии разбросанных в этой части города. Втиснувшись кое-как на Перинную, он жадно прильнул к окну. Зрелище было малоотрадное, хотя, конечно, на Невском все смотрелось гораздо приличнее, чем где-нибудь в Автово. На всех женщинах, за редкими исключениями, которые не могли изменить общего ощущения, лежал неуловимый налет продажности, если не сказать хуже, а на мужиках – гопничества. Но если последние мало интересовали Даха, то дикие сапоги, бывшие впору лишь «венере в мехах», колготки в сеточку из стриптиз-клуба, нелепый макияж доводили его порой до бешенства. Ни в одной стране, где он побывал, женская часть толпы не производила на него столь удручающего впечатления.

Аполлинария тоже не отличалась от потока, хотя, слава богу, оказалась в кроссовках и джинсах – будь на ней эти сапоги, Данила, наверное, тут же развернулся бы и уехал. Боже мой! От чего только не зависит человеческая жизнь!

Он выждал минут пять, наблюдая. Лицо ее было спокойно, но ноги невольно вытанцовывали замысловатые па, и рука слишком крепко стискивала ремень сумки.

Он вышел, но Апа не сразу узнала его в длинном кашемировом плаще цвета сухого асфальта.

– Ой, это вы… – по-девчоночьи протянула она.

– У меня много обличий, профессия обязывает.

– Так вы… тоже актер? – восторженно выдохнула Апа, словно сбылась ее самая затаенная мечта.

– Актер – профессия не мужская, милая Полина, хотя иногда и приходится им быть. – Он взял ее под руку и повел на другую сторону проспекта. В переходе, как всегда, стоял запах разложившихся крыс. – Сегодня я предлагаю вам прогуляться по Пассажу.

– Но мне не надо никаких подарков, – испуганно запротестовала она.

– А кто говорит о подарках? – «Боже, какое сознание! – вздохнул Дах про себя. – Но эта хотя бы отказывается». – Просто красивое здание, побродим, посмотрим. Согласны?