Кристиан Барнард - Нежелательные элементы

Операция продолжалась.

Предстояло подвести мочеточники к сигмовидной кишке, которую для этого надо отодвинуть и вывести из брюшной стенки в правую сторону живота. Конец сигмовидной кишки отводился влево, с выводом канала из мочевого пузыря и кишечника наружу.

Всю жизнь Мэри-Джейн придется носить теперь пояс с двумя пластиковыми мешочками — для мочи и для кала. Девочка вырастет и никогда не узнает того, что называется близостью, никогда не узнает материнства. Яичники остаются, таким образом гормональные функции сохраняются, но возможности удовлетворить потребности не будет. Она когда-нибудь примирится с тем, что неполноценна? Неизбежно.

Зато она останется жить.

Разве нет?

Операция продолжалась.

Этим августом, когда Иоган ван дер Риет собрался в Кейптаун пройти куре лечения, Бот и Лизелотта поехали с ним. Деон не видел их с самой свадьбы. За несколько месяцев брат заметно раздался в ширину, ходил слегка вразвалку, что придавало ему даже солидности. Лизелотта тоже заметно прибавила в весе. Они выглядели людьми преуспевающими, хотя явно неловко чувствовали себя в городской одежде — и там жмет, и здесь стесняет. У Бота появился совершенно новый взгляд на вещи, он на все смотрел оценивающе, задумчиво покачивая головой. Новый хозяин Вамагерскрааля, не без зависти подумал Деон.

Они остановились в тихом отеле в Рондебоше, но почти каждый день ездили в город на своем новеньком «крайслере» с вытянутыми, точно акульи плавники, задними крыльями. Лизелотта делала уйму покупок в магазинах вокруг Аддерли-стрит.

За эту неделю, что они пробыли в Кейптауне, Деон почти их не видел. Все свободное время он проводил с отцом. Его удручало то, что отец так изменился за один месяц. Он словно усох. В прошлый раз его длинные ноги просто не умещались на больничной кровати. А сейчас, если Деон заходил в палату, когда отец спал, он не сразу мог поверить, что под этим больничным одеялом лежит его отец. И дышал он не глубоко, а как-то по-птичьи, и сиделка была необычно услужлива к нему, слишком уж ласкова.

Вечером накануне отъезда Бота и Лизеллы Деон ужинал с ними в отеле. Разговор не клеился, болтали о всякой всячине, о том, какая холодная и влажная зима в Кейптауне, о грубости продавцов в магазинах и явном их нежелании говорить на африкаанс, о каком-то друге детства, который женился, и еще о каком-то, у которого родился сын.

Кофе они пили в холле (метрдотель, индиец, сам прислуживал им, и Деона поразило и даже позабавило то, как Бот держался с ним — небрежно и запросто. Индиец хорошо говорил на африкаанс и, где следовало, обращался к Боту «баас», [11] Хозяин (африкаанс). но иногда даже позволял себе шутки, на которые Бот отвечал, и в конце отвалил метрдотелю грандиозные чаевые), а затем Лизелотта, очень светски позевывая, извинилась и оставила их. Бот велел подать еще кофе с коньяком, решительно отвергнув возражения Деона.

— Ну, как твое докторство? — поинтересовался он.

Прозвучала ли в вопросе снисходительность? Возможно, но даже если и так, Деон решил не придавать этому значения.

— Прекрасно. Еще четыре месяца стажировки — и все.

— Хорошо. Очень хорошо. А потом откроешь практику в нашем городишке? Нам бы не помешал способный молодой доктор.

— Не знаю. Я еще не решил.

— Пора решать. Пора. Ты нам нужен. Да и потом надо наконец становиться на ноги. Ферма не может содержать тебя бесконечно. — Он выпил рюмки две коньяку перед ужином да и за ужином пил, поэтому говорил не очень внятно и весьма агрессивно.

Спокойно, сказал себе Деон. И постарался ответить как можно хладнокровнее:

— Что бы я ни надумал, постараюсь сам себя обеспечить.

— Хорошо.

Бот почувствовал, что перехватил, — он уловил раздражение Деона. Сделав глоток, он с извиняющимся видом потянулся к Деону с рюмкой через плетеный столик, за которым они сидели.

— Слушай, — проговорил он, заглядывая Деону в глаза с видом человека, ищущего сочувствия и понимания, — ты себе представить не можешь, что такое держать хозяйство в эти проклятые засухи!

— У каждого свои проблемы, — отвечал Деон, все еще обиженный.

— Думаешь, это вечная фермерская привычка жаловаться на неурожай? — вызывающе сказал Бот. — Думаешь, мне эта ферма подарочек, да? Я тебе вот что скажу, я не возражал бы обменять ее на твое прекрасное жалованье.

— Я ведь не просто его получаю, я работаю.

— Как и я, дружок! Тебе известно, что за эту зиму мы потеряли около двухсот овец? И каждую старались спасти. А ты ничего такого и знать не знаешь. Живешь в городе и получаешь жалованье.