— При глубоких ожогах кожи головы, как в данном случае, большая часть волосяных мешочков гибнет. Волосы, восстанавливающиеся за счет сохранившихся, растут подкожно, но они вьются там, поднимают кожу бугорками и порой прорывают ее.
— Возможно, — сказал профессор Снаймен.
— Ему гораздо лучше, — объявил врач-стажер. — Думаю, можно выписывать.
Обход был закончен. Все вереницей потянулись к двери. Деон оказался дальше всех от выхода, рядом с дамой-социологом, и, повернувшись, взглянул на ребенка. Тот беззвучно плакал, смахивая слезы своей крючковатой рукой.
— Чего он плачет? — спросил Деон у этой женщины.
— Он ужасно расстраивается, когда его собираются отправлять домой, — сокрушенно сказала мисс Лутке. — Дети глумятся над ним. Там, на улице, он отверженный.
— Ужасно! — возмутился Деон.
Женщина, прикусив губу, опустила глаза.
— Наверно. Но такова жизнь. И я думаю, что этот врач, этот хирург, неправ со своей теорией насчет волос.
— Почему?
— Я почти уверена, что Бобби сам себе расцарапал кожу, чтобы не заживала… ну, чтобы вернуться в больницу. Здесь его дом, здесь он ребенок. Наш ребенок. Ведь мы его создали таким.
И она пошла по коридору, а Деон вместе со всеми направился в буфет.
На столе, как обычно, стояли две бутылки с содовой, стаканы и кувшин с водой, накрытые салфеткой. Один из врачей, сняв чистую салфетку, нахмурился.
— Гадость какая. Никакой заботы о людях. Прекрасно ведь знают, что я терпеть не могу содовой.
Элизабет лежала на тахте, облокотившись на руку, и смотрела в окно на горы — вершины их были скрыты свинцово-серыми тучами, которые рвал, растягивая длинными, узкими полосами, сильный ветер. Но все равно было жарко, потому что бледное зимнее солнце заливало город нещадным светом.
Это воскресенье они решили провести вдвоем у нее на квартире, зная, что могут распоряжаться своим временем, как хотят.
— Правда, какое приятное чувство? — сказала она. — За окном воет ветер, а мы устроились так уютно, и любая непогода нам нипочем.
— Это верно, — мрачно согласился Деон.
Она вызывающе лежала у самого окна нагая, и, хотя окна квартиры не упирались в соседние и они могли не опасаться любопытных взглядов, пуританство нет-нет да и брало в нем верх. Он предпочел бы все-таки, чтобы она ну отодвинулась от окна, что ли.
— Наверно, ужасно быть по-настоящему бедным, — сказала она. — Подумать только, что человеку даже негде укрыться от ветра. Правда?
Она повернулась на спину, и Деон невольно скользнул взглядом по ее телу, вытянувшемуся во всю длину. Она перехватила его взгляд и чуть заметно изогнулась, словно кошка, довольно жмурящаяся и нежащаяся в тепле.
— Я как-то на днях видела твоего знакомого, ну знаешь, этого цветного врача, — сказала она. — Доктора Дэвидса. Я тебе не рассказывала?
— Филиппа? Нет, не рассказывала.
— На автобусной остановке. Он ждал автобус, ну я его и подвезла. — Она покосилась на него из-под полуопущенных ресниц. — Он, должно быть, очень беден, да?
— Ну, я… Да, с деньгами у него не густо. Мать его работает на фабрике. Сам он получает тот же мизер, что и я. Может, даже еще меньше. Ведь он цветной. Не знаю точно, но я слышал, вроде им платят меньше, чем белым.
Разговоры о деньгах обычно вызывали у Элизабет зевоту — точно так же, как беседы Деона на профессиональные темы, однако тут она спросила:
— И сколько он может получать?
— Я получаю двадцать пять фунтов в месяц, стало быть, он не может получать больше.
Она закинула руки за голову, и от этого движения подтянулись, напряглись ее маленькие, словно выточенные груди. Он снова посмотрел на нее всю и отвел глаза.
— Двадцать пять фунтов. Как можно на них прожить?
Деона это немного задело.
— А как я живу? Я не заслуживаю сочувствия?
Она развела руками.
— Тебе отец помогает. А у него нет отца. Или я ошибаюсь?
— Нет. Его отец погиб. Давным-давно, когда они еще жили на ферме. Зато мать работает.
— Право же, наверно, ужасно быть бедным, — повторила она.
— Откуда это неожиданное участие? Ты что, из благотворительного общества?
Она повернулась и стала смотреть в окно, и, когда заговорила, голос ее звучал глухо:
— Ты должен пригласить его как-нибудь. Мы можем устроить… вечеринку, что ли. Не знаю.
— Кого пригласить? Филиппа?
— Ну, а о ком мы говорим?
Деон провел рукой по волосам.
— Ты воображаешь, это очень умно? К тебе, сюда? Да и потом он все равно откажется.
Читать дальше