Кристиан Барнард - Нежелательные элементы

— Что ты имеешь в виду? — поинтересовался Робби.

— Что лечение раневой поверхности надо сочетать с общим лечением. Я не знаю, можно ли эту проблему решать, основываясь лишь на том, насколько велик и глубок ожог.

— На чем же еще?

— Ну, к примеру, упитанность ребенка — отсюда общее состояние организма до ожога; продолжительность термического воздействия — отсюда глубина повреждения тела, характер первой помощи и так далее.

— Но все же методика лечения должна непременно быть. Я уж думал, тебе пришла какая-нибудь гениальная идея, нет? — Робби презрительно приподнял бровь.

Филипп пропустил сарказм мимо ушей.

— Пришла. Я подумал про венозное давление, — увлеченно продолжал он. — Тут такой механизм действия, смотрите-ка…

Деон обратил внимание на то, что Элизабет, которая, сколько он ее знал, немедленно выказывала демонстративное пренебрежение, стоило заговорить в ее присутствии о недугах, внимательно слушает. Она переводила взгляд с одного на другого, точно зритель на решающем теннисном матче, следя за поединком Робби и Филиппа. А ведь он был уверен, что она не понимает и половины сказанного, и уж ничего по существу. Забава светской дамы, желающей подбодрить Филиппа?

Зашипел громкоговоритель и мягко выдохнул: «Доктор Дэвидс, доктор Дэвидс».

Филипп взял трубку, несколько раз произнес: «Да, да», — нетерпеливо, не скрывая раздражения, бросил ее на рычаг и быстрыми шагами направился к двери. Здесь он приостановился, словно что-то вспомнил или как будто его вдруг окликнули на полпути.

— Спокойной ночи, — сказал он Элизабет и церемонно склонил голову. Они слышали, как он легкими, но твердыми шагами шел по коридору к выходу.

— Кто это? — спросила Элизабет.

— Местный гений, — проворчал Робби.

Деон улыбнулся.

— Ты должен согласиться, он знает что говорит.

— Беда в том, что он всегда и во всем прав. Мне больше по душе ребята, которые заблуждаются: как-то оно человечнее выходит.

— Но кто это? — переспросила Элизабет.

— Ну, врач, живущий при больнице. Такой же, как мы. С той разницей, что знает в два раза больше любого консультанта. И не стесняется это показывать.

— Перестань, Роб, — сказал Деон.

— Ладно, ладно. Способный парень, никто не отрицает, — нехотя признал Робби. — Не подумай только, что я его шпыняю потому, что он цветной. Просто очень уж он самоуверен.

Деон покачал головой.

— А мне, знаешь ли, не кажется. — Элизабет достала сигарету из пачки, и он привстал, чтобы дать ей огня. Чиркнул спичкой, а сам продолжал смотреть на Робби. — Он скромный малый. Нет, правда. И ни капли нет в нем самонадеянности, наоборот. И ты не можешь не признать, что никакого праведника он из себя не корчит.

— Может быть.

Элизабет нехотя кивком поблагодарила за спячку. Затянулась сигаретой и выпустила дым.

— Откуда он?

— Забавно, знаешь: его мать служила у нас на ферме. Правда, она давным-давно перебралась в Кейптаун, еще в… не знаю точно, в каком году, но до войны. Потом мой отец помог ему поступить в университет, и он объявился у нас на первом курсе — штанов и куртки на смену не было.

— Твой отец помогал ему? — Ее это заинтересовало.

— Ja. — И, чувствуя на себе иронический взгляд Робби, поспешил добавить: — Первые годы, конечно. Потом старина Филипп и сам встал на ноги, начал получать стипендию и все такое. В прошлом году, по окончании, ему пришло приглашение от двух заокеанских университетов.

— Почему же он не уехал? Тем более что он цветной.

— Хотел поработать здесь, врачом при больнице. Думаю, в будущем году уедет. Но на этот счет он не распространяется. Странный малый. Я его еще мальчишкой знал, вот таким, а до сих пор не разберу, что им движет.

— Он и ведет себя как личность, — сказала Элизабет. Она откинулась на спинку кресла, глядя на затухающий огонь. — Робби, ты бы подбросил нам дров в камин.

Санитарки опустили боковые стенки кроватки, лязгнуло железо. Как дверь в тюрьме. Что ж, подумал Деон, эти детишки здесь и вправду как заключенные. Иные даже лежат, привязанные за руки и за ноги.

Фигуры в масках, точно процессия монахов-капуцинов из средневековой мистерии, прошествовали к первой кровати. Ребенок, девочка, испугалась, принялась плакать. Заплакала не от боли, а просто испугалась их.

Врач-стажер, тоже в марлевой повязке, докладывал профессору Снаймену. Из-за шума в палате его было плохо слышно. Деон уловил что-то насчет «двадцати процентов». Он перестал вслушиваться в комментарии и оглянулся вокруг. Накануне вечером Филипп провел его по палатам, показал пациентов, которых ему предстояло принять. Пятьдесят пять — по девять в каждом блоке и еще один, новенький; возраст — от двух месяцев до двенадцати лет. Все с термическими ожогами: ожоги кипятком, ожоги горячим чаем, ожоги открытым огнем, ожоги от неосторожного обращения с примусом. Степень ожогов? Ребенок, которым мать защитилась от горящей керосиновой лампы, брошенной в нее мужем. Глубокие ожоги на правой ноге и руке, степень четвертая, пораженные конечности подлежат ампутации.