Свадебный прием был в ресторане отеля, с шампанский и тостами (во всяком случае, цветные официанты называли это шампанским, хотя вино было преотвратительное, просто сладкая шипучка): новый пастор оказался человеком прогрессивных взглядов и не возражал против того, чтобы на свадьбе люди выпили бокал-другой. Сам он, конечно, оставался верен содовой.
Наконец, кончились тосты и речи, и гости стали прохаживаться вдоль столов, наполняя себе тарелки.
Деон сел рядом с отцом и, глядя ему в глаза, спросил:
— Как ты?
— Отлично, старина, отлично. Это торжественный день для всех нас. Я рад, что ты смог приехать. — И уже с ноткой укора: — А ты опоздал.
— С машиной неполадка, — коротко ответит Део. — Нет, правда, как ты себя чувствуешь?
Отец посмотрел на него таким знакомым взглядом, с игривой иронией в глазах.
— Почему ты спрашиваешь?
— По-моему, ты неважно выглядишь.
— Люди не молодеют.
— Ты показывался врачу?
— Врачу? Ха! — В голосе отца прозвучал отголосок былой вспыльчивости. (Ну вот, пронеслось в голове Деона. Еще один симптом. Исчезла вспыльчивость. Появилась покорность судьбе.) — Я им верить не верю, этим новомодным докторам, им только обезьян лечить!
— Ты говоришь глупости и прекрасно это знаешь. Откуда у тебя кровоподтек на шее?
— Много ли надо старику ушибиться, — уклончиво ответил отец.
— И еще есть такие на теле?
— Малость есть, — признался отец.
Когда он закатал рукава рубашки, оказалось, что все руки до предплечья покрыты синяками.
Деон похолодел: он начинал понимать, в чем дело.
— Ты… быстро утомляешься?
— Ну ладно, хватит этих вопросов, доктор. Пойди поболтай с людьми. Держу пари, кое-кто засыплет тебя жалобами в расчете получить бесплатную консультацию.
И отец поднялся все с той же чуть заметной иронической усмешкой, словно втайне смеялся одному ему известной шутке.
Однако Деон не собирался сдаваться. Так легко от него отец не отделается. И когда после обеда они снова остались с отцом в маленьком номере отеля, где грудой лежала парадная одежда невесты и ее подружек, он как бы между прочим сказал:
— Да, кстати. Мне через десять минут надо ехать назад в Кейптаун. Дай-ка я тебя осмотрю, ведь это быстро.
Отец для приличия попротестовал, но в конце концов снял пиджак, рубашку и прилег на кровать.
Утолщений и уплотнений лимфатических узлов нет. Слизистая оболочка — очень бледная, а по всей верхней части туловища багровые, с фиолетовым отливом пятна.
Интересно, он знает? — подумал Деон неожиданно, без всякой связи. Может, догадывается? Ждал случая самому сказать мне, но гордость не позволяла признаться в слабости, даже в том, что с возрастом силы сдают?
— Спусти, пожалуйста, трусы. Вот так, оттяни, чтобы я мог пощупать живот.
— Ваш брат, доктора, совсем не считаются с тем, что у человека может быть чувство собственного достоинства, — проворчал отец. Он старался не смотреть Деону в глаза, с невозмутимым видом разглядывал потолок.
Печень не увеличена. Селезенка вообще не прощупывается.
— Вздохни. Глубже.
Когда отец набрал полную грудь воздуха, Деон нажал пальцами под грудную клетку.
И ощутил под рукой что-то твердое.
Он осознал, что затаил дыхание, лишь когда закололо в груди. И медленно, осторожно выдохнул.
Может, это просто ребро. Конечно, ребро.
— Еще раз. Глубже.
Теперь уже не оставалось сомнений. Он чувствовал под пальцами расходящееся уплотнение.
Он выпрямился, и отец, перестав созерцать потолок, повернул к нему лицо.
— Вы кончили, доктор? Деон улыбнулся.
— Кончил.
— Ну, и что вы у меня нашли?
— Не знаю, похоже, ничего серьезного. — Деон заставил себя смотреть на отца и улыбаться, хотя один бог знает, чего ему это стоило. — Но лучше, если ты поедешь со мной в Кейптаун. Мне хотелось бы показать тебя профессору и сделать анализ крови.
— Сейчас? Сегодня?
— Сегодня.
— У Бота медовый месяц. На кого я оставлю ферму?
— Подождет с медовым месяцем, — жестко ответил Деон. — И с фермой ничего не случится. Это куда важнее.
Отец пожал плечами.
— Ну, ты доктор, тебе виднее.
Когда они спускались по скрипучим ступенькам гостиничной лестницы, отец хмыкнул и легонько хлопнул его по спине.
— Выше нос, мой мальчик. Как это сказано у Иова? «Человек, рожденный женою, краткодневен и пресыщен печалями». — И он снова, как утром, улыбнулся чему-то известному, казалось, лишь ему одному.
Читать дальше