Кристиан Барнард - Нежелательные элементы

Он влез в машину. Внутри она была раскалена. Он опустил все стекла, чтобы салон продуло. Но это не помогло. Он сидел в жаркой машине, тупо уставившись на ключ зажигания. Может быть, отменить все, что назначено на сегодня? Ведь он ни на чем не сумеет сосредоточиться, раз все его мысли заняты больной. Поехать пораньше домой? Или лучше уехать на взморье, подальше от всего, что требует долг? Или отправиться в порт и бродить там среди железнодорожных составов, глядя на громады грузовых судов с названиями экзотических портов на корме, и следить, как тонкокрылые чайки пикируют вниз и ссорятся из-за отбросов, плавающих на шелковисто-зеленой глади воды?

Тяжело вздохнув, он повернул ключ и задним ходом выехал со стоянки. Заманчиво. Но невозможно.

Он свернул в ворота медицинского колледжа. Его место на стоянке оказалось занято — на автомобиле номерной знак администрации провинции. Вне себя от бешенства, он готов был врезаться в эту машину, чтобы в тот безумный миг, когда заскрежещет металл и разбитое стекло, найти освобождение от всего, что его терзало. Но только глубоко вздохнул и проехал мимо.

Когда он нашел свободное место, подъехала еще одна машина с таким же номерным знаком. Шофер вылез, взял с заднего сиденья одну-единственную пробирку с кровью и скрылся в здании, где находилась лаборатория определения группы крови.

Невероятно! — подумал Деон. Такого рода вещи случаются здесь по сто раз на дню. Если б они отказались от одной машины и потратили лишние четверть цента на щетку для мытья… А, к черту все это.

Он поднялся по лестнице и вошел в свой отделанный панелями кабинет, с книжными шкафами вдоль стен и маской африканского колдуна в простенке между окнами. Напротив письменного стола висел портрет Элизабет. Они заказали его вскоре после свадьбы, и художник уловил выражение дерзкой веселости.

Это выражение исчезло, подумал Деон. Ну что же, ничто не вечно.

Он опустился в кресло за столом более тяжело, чем обычно. И тут вошла секретарша с неизменным блокнотом. Увидев выражение его лица, она вдруг замялась.

— Добрый день, профессор. Как прошла операция?

— Здравствуйте, Дженни. — Он поморщился. — Блокада сердца.

— Господи! — Она смущенно отвела глаза и тихо спросила: — Подать вам чай?

— Нет, спасибо. Кто-нибудь звонил?

— Профессор Дэвидс. Просил позвонить, если сможете.

— Соедините меня с ним, пожалуйста.

— Он сказал, что будет только до часу дня, профессор. А потом после половины шестого.

— Хорошо. Я позвоню на дому. Что еще?

— Несколько писем. Ничего срочного. Из бюро путешествий прислали маршрут вашей поездки по Австралии.

— Все?

— В три часа вы назначили прийти миссис Седаре, — она посмотрела на часы. — Еще пятнадцать минут.

— Я помню.

— Это все, профессор.

— Благодарю вас.

Дженни включила кондиционер, но Деону по-прежнему было жарко. Он повернул ручку до отказа и снова сел в кресло, но не мог заставить себя взяться за дела и принялся вертеть в руках медный грубой поковки кинжал, подарок Элизабет, служивший ему ножом для бумаги.

Триш. Сколько лет прошло. Какая она теперь? Сколько же лет? Он получил диплом в пятьдесят третьем, и с тех пор они не виделись. Да, прошло немало лет.

Помнит ли он хотя бы, какой она была? Удивительные густые темно-рыжие волосы. И свободная, легкая походка… Но вот глаза у нее — голубые или серые? А черты лица? Голос он слышал вчера по телефону. Низкий — ниже, чем у большинства женщин, почти хриплый.

Ну, а еще? Больше ничего.

Память — вечная предательница. Веришь, что никогда не забудешь, и забываешь.

Седара. Что это за фамилия? Каррер — француз. Седара? Может быть, испанская? Значит, она все-таки вышла за испанца? Приняла будни брака, пусть необычного и романтического, с каким-то испанцем? Они ведь, кажется, не дают женщинам воли и держат жен чуть ли не взаперти. Триш с ее необузданной любовью к свободе — неужели она нашла удовлетворение в кухне, детях, церкви и обществе дуэньи? Ведь у них положено выходить непременно с дуэньей? Или это касается только молоденьких девушек?

Он почти ничего не знал об Испании, хотя они с Элизабет были там. И тут же он понял, почему утром во время операции ему вдруг вспомнился бой быков в жарком Мадриде.

Все время, пока они жили в Испании, он смотрел и ждал. Однажды он увидел вдалеке женщину с пышными темными волосами и кошачьей походкой. Наспех придумав какой-то предлог, он оставил Элизабет и догнал эту женщину. Оказалось, что он никогда ее прежде не видел.