Павел Кувшинов-Светлый - Весенний этюд в кошачьих тонах

А потом они ещё долго сидели за столиком, держась за руки и не отрывая глаз друг от друга. Взгляд Алечки лучился теплотой и благодарностью, а Роб опять улетал в эти синие омуты, в глубинах которых его ждала её душа — нежная, хрупкая, ранимая и таинственная…

Вновь понеслись «трудовые будни»: усердная учёба — у Робки, занятия подкурсов и работа — у Алечки, которая пользовалась просто неслыханной популярностью в качестве модели. С лёгкой руки Аристарха её рисовали и писали все, кому она хоть как-то подходила по учебной программе. Говорили даже, что из-за интереса к модели в этих группах повысилась не только посещаемость, но и успеваемость по живописи и рисунку. Некоторые особо смелые студенты пытались «подъехать» к красавице, предлагая то посмотреть кинопремьеру, то сходить на балет в Большой, то просто поужинать в крутой кафешке, кое-кто даже осмеливался предложить Але дружбу. Но всех она одаривала таким пронизывающе-ледяным взглядом, что по спинам «претендентов» пробегал лёгкий озноб. Контраст был впечатляющий, ведь обычно девушка была со всеми мила и приветлива. Вскоре её прозвали «снежной королевой» и ухажёров заметно поубавилось. Робку такая алечкина популярность бесила неимоверно. Но он держал себя в руках, потому что, во-первых, у него не было повода не доверять своему «милому другу», а во-вторых, он считал ревность, а теперь он понимал, что это именно ревность, чем-то недостойным и даже животным. Теперь он давил в себе эту скверну на корню, не давая ей вырасти и сожрать его изнутри. Да к тому же с этим вниманием со стороны племени мужского Аля превосходно справлялась сама. Вмешаться Робу пришлось только один раз, когда отвергнутый Алей прожжённый ловелас-четверокурсник попытался в силу своей природной «гнили» в отместку распространить про девочку грязные сплетни. Уж этого Роберто Благородный стерпеть никак не мог! По-хорошему, «фэйс» «гадёныша» надо было бы «подвергнуть грубой обработке». Но Робка не был сторонником репрессивных методов. Пришлось отозвать подонка в сторонку и популярно объяснить ему про красный пояс, про лицо, которым, если что, тот не сможет работать, про то, что все сплетни тот просто обязан опровергнуть, если не хочет обрести славу четверокурсника, побитого малолеткой. Для пущей убедительности наш защитник чести и справедливости сделал три быстрых еле заметных движения руками в воздухе. Оторопевшему от неожиданности казанове-неудачнику он объяснил, что если бы даже один из его, Роба, пассов достиг цели, то оппонент в лучшем случае остался бы калекой на всю жизнь, а о худшем Роб предпочитает тактично умолчать. Эффект превзошёл все ожидания. Распространение сплетен моментально прекратилось. Зато поползли слухи. И после того как толпа вникла в суть вопроса и некоторые доселе неизвестные подробности о Робе и его дружбе с Алечкой, очередь воздыхателей рассеялась как облачко смога от дуновения весеннего ветерка. К счастью, Аля так ничего и не узнала ни о сплетнях, ни о разговоре — Робка тогда очень вовремя вклинился в ситуацию. Но эта череда событий и имевшая место вспышка ревности заставили его всё чаще задумываться о природе своих «дружеских» чувств к Алевтине.

В общем, после короткого всплеска нездорового интереса нашу парочку снова оставили в покое, чему они были несказанно рады. А на дворе уже вовсю бушевал свежей зеленью май. Всё цвело и благоухало, жужжало, порхало и пело. Их вечера становились длиннее, загадочней и романтичней. Они не переставали радоваться и удивляться друг другу. Не уставали каждый день, словно Колумб Америку, заново открывать друг друга. Сегодня ситуация, завтра взгляд, послезавтра ракурс — каждый день привносил что-то новое и неожиданное во вроде бы уже не раз виденное и такое узнаваемое. Их всё также устраивал привычный и любимый маршрут от пункта «Училище» до пункта «Алин дом». Они всегда возвращались домой только этой дорогой. А когда им хотелось погулять, они шли «в разведку», обследуя вместе всё новые уголки такой разноликой Москвы, находя в них своё, неуловимое, только им видимое очарование.

Учебный год подходил к концу. Студенты вовсю готовились к просмотрам и экзаменам, дописывая, дорисовывая, доделывая и доучивая каждый свои «хвосты». В первом семестре у Роба проблем с этими самыми хвостами не было. Да и в бытность учёбы в художественной школе он все работы заканчивал раньше других, поэтому ощущение предпросмотровой лихорадки ему знакомо не было, несмотря на «год за два». Но сейчас, перебирая работы, которые он обычно оформлял сразу после завершения, он с удивлением обнаружил, что некоторые не только не оформлены, но даже не закончены. Всё когда-то бывает в первый раз. И наш «маэстро» в спешке начал устранять недоделки. Разумеется, пришлось отказаться от привычных вечерних прогулок. Да и днём в училище наши «друзья» теперь виделись редко — до самого последнего дня занятий алин потрет писала всего одна группа. Так что для встреч им оставались лишь пятнадцать минут перерыва между их занятиями… Зато он обязательно, просыпаясь, желал ей доброго утра, в обед — приятного аппетита, а вечером — приятных сновидений, звоня по мобильнику. А когда Аля после занятий возвращалась домой, она обязательно звонила Робе, чтобы успокоить, что всё нормально. Ещё, перед сном они обязательно делились друг с другом впечатлениями о прошедшем дне, стараясь при этом все события воспринимать и описывать с позитивом и оптимизмом. И это было как ежедневный ритуал, без которого ни один из них уже не мог спокойно уснуть. Но они всё равно так скучали друг по другу…