Вольфганг Кеппен - Смерть в Риме

— Вы тоже нездешний!

Они говорили по-немецки. Он подсел к ним.

— Здорово, — промычал один из них.

Подошел официант. Юдеян сказал:

— Пильзенского.

Мужчины за столом ухмыльнулись. Юдеян добавил:

— На всех. — Те снова ухмыльнулись. С официантом они говорили по-итальянски. Это были прожженные субъекты. Официант ухмыльнулся. Соседи по столу называли Юдеяна «земляк», друг о друге они говорили «мой корешок». Юдеяна тянуло к ним. Он знал людей такого сорта: отчаянные головорезы, штрафники. Их лица походили на лица покойников, умерших от дурной болезни. Подали пиво. Оно щипало язык, по вкусу напоминало шипучий лимонад, в который подмешан яд, зато было холодное. Кружки запотели. Оба соседа подняли запотевшие от холода кружки с ядовитым на вкус пивом, приветствуя Юдеяна. Они знали обычаи. Они расправили плечи, щелкнули под столом каблуками. Юдеян тоже. Он всегда соблюдал обычаи. Официант подал горячее. Очевидно, заказали соседи по столу. Ломтики жареного лука шипели на больших рубленых бифштексах. Они принялись за еду. Набивали себе утробу. Жареный лук понравился его собутыльникам, жареный лук понравился Юдеяну. Подружились.

— Вкусно, как дома, — сказал один.

— Чепуха! — ответил другой. — Вкусно, как в армии. Вкусно меня кормили только в армии.

— Где служил? — спросил Юдеян.

Оба ухмыльнулись.

— Сними-ка очки, — сказали они. — Ты, видать, тоже не новичок. — Юдеян снял синие очки. Он внимательно посмотрел на обоих. Вот его истинные сыновья. Он охотно вымуштровал бы их. Тогда они годились бы в дело. Он подумал: прожженные ребята.

— Я, кажется, тебя знаю, — сказал один. — Определенно я тебя где-то видел. Впрочем, это не имеет значения. — Да и что могло иметь значение? Они назвали номер своей части. Юдеян знал их часть хорошо, отряд отъявленных головорезов, изрядно скомпрометированных, отряд отчаянных, их бросали туда, где регулярные части не годились. Они перебили немало народу. Их часть подчинялась Юдеяну. Фюрер использовал ее для расправы с гражданским населением. Они истребляли народы. Юдеян осведомился об их командире, ловкий был парень, весьма полезная бестия. Они ухмыльнулись. Один начертил в воздухе петлю и затянул ее.

— В Варшаве, — добавил другой.

Разве Варшава не была нашей, разве Париж не был нашим, разве Рим не был взят нами?

— Чем же вы занимаетесь? — спросил Юдеян.

— Да так, разъезжаем но белу свету, — ответили они.

— И давно уже?

— Давно.

— Сами-то вы откуда?

— Из Вены. — Они не были немцами, восточная помесь, австрийские эсэсовцы, эти всегда выходили сухими из воды. Юдеян смотрел на них, как кобра смотрит на жабу, а они принимали его за гигантскую лягушку. Но он смотрел на них также с благосклонностью, с расчетливостью человека, который разводит змей и поставляет пресмыкающихся в лаборатории для вивисекции и получения ядов. Ведь Юдеян посылал немало юнцов и мужей в зловонную кровавую лабораторию мировой истории, он посылал их на испытательную станцию смерти. Может быть, открыться им? Может быть, завербовать их туда, в пустыню? Он не побоялся бы назвать свое имя, но после того как он запросто ел и пил с ними, высокое звание не позволяет ему открыть свое инкогнито. Командующему убийцами не полагается сидеть за одним столом со своими подручными, это противоречит офицерскому этикету.

Они сказали:

— У нас есть легковая машина. — Они называли это «организовать». Они научились «организовывать». Они все еще занимались этим. Юдеян заплатил по своему счету. Они, видимо, надеялись, что он заплатит и за них, это забавляло его, но Юдеян никогда не платил по чужому счету. В его бумажнике имелись деньги разных стран, он не мог толком разобраться в этих больших измятых бумажках, в астрономических цифрах расшатанного войной курса. Война — это сам Юдеян, и ему чудилось, будто он помогал обесценивать деньги и непомерно раздувать курс валюты; это вызывало в нем и удовлетворение, и отвращение. Собутыльники помогли Юдеяну разобраться в курсе валюты: они «организовывали» и биржевые операции, умели ловка вытянуть любые суммы, раздобыть доллары за бесценок. Юдеян презирал деньги, а нужно ему было много. И он тщательно следил, чтобы его не обокрали. Маленький Готлиб всегда восхищался богачами и всегда их ненавидел. Юдеян охотно жил, как живут богачи, но их жизнь презирал. Он даже пытался превзойти их. Богачи были глупцами. Они считали Юдеяна лакеем, который должен устраивать их дела. Однако лакей стал тюремщиком и держал их под стражей. Но в конце концов и эти пленники улизнули от Юдеяна. Богачи опять разбогатели. Они опять были на свободе. Они опять поумнели. И маленький Готлиб снова стоял в уголке, восхищаясь и ненавидя. Иной раз кусок пирога перепадал и ему. Положение звезд не было неблагоприятным для Юдеяна. Валленштейн верил в астрологию. Марс, Меркурий и Клио теперь ютились в жалких мышиных норах. Усталые, унылые, сварливые, завистливые, корыстолюбивые, алчные и всегда ненасытные, они продолжали прелюбодействовать друг с другом. Об их преждевременных родах, о выкидышах возвещает пресса. Юдеян вышел вместе с австрийцами, вместе с трупнолицыми, ухмыляющимися парнями, вместе с весьма полезными «организаторами», братьями по духу и соратниками по борьбе, — вышел из погребка. Соратники. Крысы. По каменным ступенькам взбирались крысы.