Александр Матюхин - Целующие солнце

Он еще много о чем разговаривал. Я всего не запомнил. Потом туман стал гуще, дорога — уже. С одной стороны пошли каменистые холмы, покрытые рыжим мхом и редкими карликовыми деревьями, а с другой вдруг пропала земля, и потянулся какой-то странный разлом, заполненный туманом под завязку, как кружка — киселем.

— Это что? — спросил я.

— Овраг, — сказал Артем, — здесь их много, привыкай.

— Здоровенный какой…

— Бывают и здоровее, — усмехнулся Артем, а Брезентовый, не поворачивая головы, сообщил, что там, внизу, в оврагах столько всего интересного, что если бы запустить туда туристов, то они бы неделю не вылезали — фотографировали бы, на видео снимали, картины бы рисовали.

— Еще б найти тут туристов, — с досадой произнес Артем, — такая красотища, а все на Кипр едут. Или в Тунис. Кто на юге живет, они и слышать не хотят про наши края. У них там своя экзотика: Черное море, кукуруза, черешня. Зачем им к нам-то соваться? А те, кто посередине, москвичи, питерцы, всегда на юг и едут. Про нас, опять же, не слушают или не верят. Такие вот дела. — Толик помолчал, шумно вдыхая носом, а потом добавил тише, — знаешь, а не мешало бы подпортить этакую красотень. Останавливай, отлить требуется.

Брезентовый без промедления затормозил. Мы вышли на свежий воздух. Я поежился от холода, в очередной раз покорив себя за то, что не догадался запастись по настоящему теплыми вещами, засунул руки подмышки и прошелся вдоль края оврага, поглядывая вниз. Внизу ничего видно не было. Сплошной туман. Или пар. С другой стороны автомобиля Артем и Толик шумно портили здешнюю красоту.

Я подковырнул носком камешек, взял его в руку. Камень был мокрый и скользкий. Я бросил камень в овраг и, поддавшись какому-то внезапному порыву, сел на обрыве, свесив ноги, и стал кидать вниз камешки один за другим. Они бесшумно летели и так же бесшумно исчезали в сером тумане, не оставляя на прощание ни единого звука. И я подумал о том, что если вдруг сейчас тоже прыгну туда, вниз, то буду лететь вечность. А то и больше. Ведь там, наверное, нет земли. Там начинается Вселенная. Край света, черт возьми! Самый настоящий!

Где-то в небе вдруг зародился гул. Я поднял голову. Из низких серых туч вынырнул самолет, рассек кусочек неба и исчез в тучах на горизонте. Гул слышался еще некоторое время, а затем стих.

Я вернулся в автомобиль и там неторопливо, совершенно без желания, но подавшись мимолетному любопытству включил сотовый и долго смотрел, как появляются одно за другим пропущенные сообщения и звонки. В том, покинутом мире, меня еще не забыли. Меня помнили, меня желали слышать, видеть, ощущать и даже осязать, со мной хотели встретиться, пожать руку, подкинуть немного новой работы или попросить (это ведь раньше требовали, а теперь просят) сделать что-нибудь этакое. В том мире я был популярным человеком, занятым по горло и даже выше горла. День расписан по минутам, разбит на фотографии, на кадры, словно кто-то положил пленку моей жизни на монтажный стол и вырезал из нее лишние мгновения (вроде ни кому не нужных пауз в работе и общении, скучных вечеров в одиночестве, коротких перекуров между съемками, встреч с друзьями и с простым человеческим бездельем, когда валяешься в кровати до обеда, а потом бродишь в одних трусах из кухни в ванную, из ванной в комнату и наслаждаешься тем, что ничего не делаешь). Все это словно вырезали из жизни. Ничего этого не было. Я уже и забыл последний раз, когда позволял себе встать позже семи утра, а лечь раньше двух-трех часов ночи. А когда я в последний раз видел своих друзей? Не путайте с коллегами по работе. Настоящих друзей, со школы, с университета, я не видел миллион лет, контакты их потеряны, номера телефонов затерты, места работы забыты. Славик Захаров не в счет. Его нельзя назвать другом, он что-то большее. Как Вечность, куда я только что бросал камешки…

Анна Николаевна звонила целых шесть раз. Она мой агент по рекламе и, кажется, единственный человек из всей пестрой кампании, окружавшей меня последний год, которому действительно было не наплевать где я, и что со мной случилось. По-хорошему, я должен был называть ее Аней или даже Анечкой поскольку она была младше меня на шесть лет. То есть, ей совсем недавно стукнуло двадцать. Но Анна Николаевна, относилась к тому типу девушек, которые четко определили место женской половины населения в мироздании. И этим местом был центр Вселенной. Главной целью в жизни Анна считала карьеру, главным оскорблением — признание женщины слабым полом. Кто-то вдолбил в ее голову, что равноправие полов — это модно и круто; что девушка должна быть стервой, дабы чувствовать себя в обществе комфортно и уютно; что всякие там романтические сопли для тряпок, а настоящие женщины, они… у них целеустремленный взгляд, четкие цели, черствое сердце, деловая жилка, острый нюх и полное, абсолютное, безоговорочное превосходство над мужчинами. Правда этот «кто-то» совершенно позабыл рассказать Анне про то, что бывает с людьми, которые чересчур усердствуют, отстаивая свои интересы. Впрочем, об этом вообще мало кому рассказывают. Революционеры тем и отличаются от реформаторов, что устремляют взор в какие-то невообразимые дали светлого будущего, совершенно упуская из вида миллион бытовых, жизненных мелочей, не говоря уже о кончике собственного носа. Анна, правда, на революционера не тянула, но свою феминистскую роль в мире тотального патриархата отыгрывала на все сто. Насмотревшись фильмов и начитавшись книг соответствующей тематики, Анна старательно копировала манеру поведения, одежду и стиль известных феминисток планеты. Едва ли не каждый день в офисе гадали, в каком образе она появится сегодня. Она у нас Джуди Чикаго или Шарлотта Гилманн? А, может быть, Клементина Блэк, с книгами которой Анна не расставалась, наверное, даже во сне. Понятное дело, что за спиной Анны неотступно волочились всевозможные слухи о ее сексуальных предпочтениях (а были ли они?), о ее темном прошлом (было, было, лично обитал), о ее туманном будущем (никто не представлял), да еще много о чем. Но Анна, высоко подняв голову, успешно совмещала феминистскую деятельность с работой рекламного агента. И каким-то странным, невероятным образом, она привязалась ко мне. Думаю, в первую очередь из-за того, что я не проявлял к ней никакого «грязного мужского внимания». Моей любовью были фотографии, а центром вселенной — Алёнка, и им я отдавал всю свою жизнь. Анна же была хорошим агентом, который продавал мои фотографии в дорогие глянцевые журналы. Каждый день мы пили с ней кофе и обсуждали деловые вопросы. Раз в неделю я скидывал ей новые наработки и получал от нее новые предложения. На прошлый Новый Год она подарила мне открытку с крысой в шубе Деда Мороза, а я подарил ей диск с фильмом «Ирония Судьбы-2», который она до сих пор не посмотрела. Когда Аленка погибла, Анна была первой, кто мне позвонил. Думаю, под жесткой феминистской шкуркой у нее все-таки была душа. Просто добраться до нее еще никому не удавалось. Я решил, что перезвоню ей на днях и что-нибудь объясню. Чтобы не волновалась.