Аллен Курцвейл - Шкатулка воспоминаний

– Нет, ты меня не побеспокоил. Я сам себя побеспокоил, хотя, возможно, мы могли бы поговорить и в другой раз.

Пьеро ушел, а Клод снова взялся за свое. Он посмотрел на листок, приклеенный к стене, – «Подробное древо всего человеческого знания». Разбитое на категории, древо будто смеялось над Клодом и теми науками, которыми он больше не занимался. Пальцем он провел по ветвям древа. И где же, спрашивал он себя, его место среди всех этих профессий? Палец прыгал с ветки на ветку: металлоконструкции, ювелирное ремесло, типография, правописание, гидростатика. А где же уборка, обтирание пыли и слюны? Где скука? Палец остановился между юридической астрологией и изготовлением солнечных часов, между построением гипотез и анализом удачных стечений обстоятельств. Где же его удача? Палец Клода вновь замер между аномалиями природы: божественные чудеса, таинственные метеоры, диковинки на море и суше. Клод закрыл глаза, а потом поискал взглядом часовое дело – категорию, отсутствующую в списке. Картинка древа навеяла воспоминания о поместье. Она напомнила Клоду о дне, когда аббат пригласил его в сад и велел попробовать каждый сорт груш. «Смотри на это как на возможность испробовать все великое и утонченное разнообразие вкусов, предложенных природой», – сказал Оже.

Теперь Клод был не в саду. Груши стали пресловутыми «перлами», а чудеса природы превратились в распорядок дня.

У Клода не было выбора – ему пришлось подчиниться заведенному в магазине порядку. Плеткой учитель привел его в нужную форму, и теперь юноша осуществлял цикл скучных и требующих внимания работ, которые регламентировались с точностью восьмидневного часового механизма. (Ему, к счастью, приходилось трудиться только шесть дней в неделю.) Это было первое столкновение Клода с изнурительной работой, которую извозчик назвал «работой щетки и веника».

Понедельники отводились для уборки. Клод приходил на рассвете и, поработав с «Парижскими тайнами», хватал руками, одетыми в перчатки, тряпки для пыли и веники, дабы навсегда покончить с грязью. Он возвращался домой в девять, весь больной оттого, что целый день тянулся к пыльным книгам и полировал все, что можно было достать. С одеревенелой спиной, скрюченными пальцами и опухшими локтями падал он в постель, размышляя над тем, как же доказать Ливре, что он попросту растрачивает свои таланты.

Как-то раз, пребывая в изобретательном расположении духа, Клод предложил Ливре сконструировать роликовую лестницу для книжных полок, что облегчило бы уборку и сэкономило время. Он объяснил, что это можно сделать, прикрепив к лестнице блок и крючок к верхней ее части. Клод показал Ливре набросок, который демонстрировал, как легко можно будет доставать книги и ставить их на место. Продавец книг только посмеялся. Он сказал, что это нарушит гармонию фасада магазина. («Да твоя лестница даже не из красного дерева!») Однако истинной причиной отрицательного ответа было то, что Ливре боялся. Возможно, построив такую лестницу, Клод вспомнит о своей страсти, никак не связанной с продажей книг. Это не остановило юношу, он все делал свои предложения по совершенствованию убранства магазина. Самым изобретательным из них была механическая щетка из перьев, взятых со стола Пьеро. И вновь Ливре отказался даже выслушать его. Последний отказ последовал, когда Клод предложил представить некоторые из его работ на собрании в среду. Ливре высмеял его: «Разве твои глупые игрушки заинтересуют моих друзей и партнеров?»

После этого единственными металлическими предметами, коих касалась рука Клода в «Глобусе», остались медные рамы окон и бронзовый медальон над дверью. Понедельники заканчивались тем же, чем и начинались, то есть «Парижскими тайнами». Задание это, подобно форзацам в книге, заключало собой каждый злополучный рабочий день.

Во вторник настроение у Клода улучшалось, но ненамного. Утра посвящались упаковке отправляемого товара. Стоя без парика, Ливре наблюдал, как Клод наполнял тюки молитвенниками, меж страниц которых прокладывались запрещенные иллюстрации. Грузы отправлялись в Лейпциг, Вену и Петербург. Ни разу Клод не видел свертка, отправляемого в Турне, равно как и оттуда ничего не приходило.

По средам проходили ревизии и пересчет инвентаря. Ливре постоянно придумывал новые формы извращений, которые ублажали его клиентов и приводили к тому, что они покупали и брали напрокат все больше и больше литературы. Однажды секция «Аристократы» разделилась на «Любовные романы» и «Изуверские мемуары». В другой раз Клоду пришлось переставлять все книги согласно полу их главных героев. В результате получились: девицы на каторге, королевские проститутки, девочки-красотки (группа, которую Клод нашел необъяснимо привлекательной), выдающиеся насильники, состоятельные цыгане и мужчины со склонностями к болевым ощущениям. Пока Клод выставлял одни книги на полки, Ливре пересчитывал другие, тем самым проверяя работу Этьеннетты. Когда все гроссбухи приводились в порядок и на каждой книге появлялось вездесущее двойное «Л», Ливре велел Клоду разбавлять водой бутылку бренди и подметать полы в читальном зале, чтобы подготовиться к салону. В это же время Этьеннетта переваривала картофель, который учитель и ученик потребляли вечером согласно договору. Они ели быстро и без всяких церемоний. Ливре частенько пользовался случаем и между прочистками горла репетировал комментарии, предназначавшиеся для салона.