Тимоти Финдли - Ложь

Выражение ее лица — и всё, что я знала о ее упорном нежелании ходить к ограде самой и посылать туда меня, — в зародыше пресекло мои протесты. Я немедля встала, надела темное ситцевое платье, которое берегла ко дню освобождения — не из-за цвета, а из-за относительно безупречного состояния, — взяла кольцо и ушла, оставив маму возле койки.

Ночь была безлунная, на небе сверкали только звезды. Уже больше месяца лили дожди, и лишь по ночам прояснялось. Дорожки между бараками превратились в самые настоящие грязные реки. Я шла к ограде босиком, на ходу считая углы бараков.

Торговля велась у того участка ограды, который смотрел на джунгли. Люди, приходившие к нам, добирались сюда дорогами, которых мы и представить себе не могли, ведь если и бывали за оградой, то лишь с северной стороны, где открытая лесостепь отделяла лагерь от дождевого леса и дороги на Бандунг и Джакарту.

Сперва я решила, что заблудилась. Вокруг не было видно ни души. Но очень скоро стало ясно, что я не одна.

Кто-то шепотом окликнул меня из-под ближнего барака. Мамино кольцо я надела на палец, опасаясь, что иначе уроню его в грязь и уже не найду. А руки сжала в кулаки — опять же из опасения, что кольцо соскользнет с пальца, пальцы-то были тощие, костлявые, я очень исхудала. Так и шла, сжав кулаки, в темном ситцевом платье, по колено в грязи, и в конце концов разглядела кучку женщин, тоже в темном, тоже босых и расстроенных, — они сидели на корточках под свайной террасой.

— Они ушли, — сказали мне. — Птицы очень уж распелись.

Я поняла замечание насчет птиц, потому что все прекрасно знали, что в те часы, когда у ограды действовал рынок, птицы пели только далеко в лесу. Стало быть, речь шла о людях — вероятно, о японцах, которые птичьим свистом подавали знаки друг другу. Если так, то продавцы почувствовали опасность и ретировались.

Минут пятнадцать мы просидели на корточках в грязи под бараком, шею у всех свело судорогой, потом одна из женщин — медсестра-австралийка по имени Дейрдре Макнаб — предложила вернуться к ограде и глянуть, есть ли там кто-нибудь. Птичьи зовы умолкли, слышались только далекие пронзительные голоса ночных птиц. Иные песни звучали насмешливо-радостно и приятно, а одна походила на соловьиную, хотя на экваторе соловьи не водятся.

Через пять минут Дейрдре Макнаб вернулась.

— Можно идти, только поодиночке, — сказала она. — Товар нынче очень высокого качества. Соблюдайте норму… — И, помолчав, добавила: — Прямо напасть какая-то. Нужно смотреть на вещи трезво. Алчность недопустима, на нашей стороне ей нет места. Что бы вы ни дали этим людям — получите только обычную долю. Не больше. Не могу не сказать об этом сейчас, потому что доля ваша невелика. Если кто-то пришел выменивать вещи, имеющие для него особую ценность, так сказать последнее, прибереженное на самый черный день, я вас предупредила. Если вы пожертвуете ими сегодня, то получите ровно столько же, сколько другие, отдавшие меньше. Сожалею. Но таковы факты.

Никто не отказался от соблюдения этих правил. Что бы мы ни принесли взамен, каждой достанется дюжина таблеток хинина и десяток — аспирина. Это всё.

Я думала о мамином кольце, знала ведь, что это единственная память об отце.

Потом я подумала о Дороти Буш — о ее отечном лице, помертвелом от невыносимой боли, о воспалении у нее в мозгу, которое убьет ее, если нам не удастся его уменьшить, — и заняла свое место (одиннадцатое) в очереди из пятнадцати женщин, сидевших в потемках.

К чести Дейрдре Макнаб, она — установив правила обмена — заняла в этой очереди последнее место.

Одна за другой женщины вставали и шли к ограде, уже шагов через пять исчезая во мраке. Ночи в тропиках очень темные. Звезд много, но они не освещают ночь так, как здесь, в Мэне. Очередь продвигалась каждые две минуты.

Когда настал мой черед, я думала лишь об одном: вот я иду сквозь потемки навстречу какому-то мужчине или женщине, чьего лица не увижу, встретятся только руки, дающая и берущая, просунутые сквозь металлическую сетку.

Они тоже не увидят меня, и это не менее странно. Но не бесчеловечно. В таких обстоятельствах рука — все, что требуется от человеческого существа.

103. Я должна закончить эту историю. Иначе нельзя.

Наконец настал мой черед.

Женщина, что была за мною, ткнула меня пальцем в поясницу, так что я едва не упала. Поднявшись, я обнаружила, что одна нога затекла. Несколько шагов как в кошмаре. Как во сне — замедленное движение по грязи.