Тимоти Финдли - Ложь

Девицу зовут Фей Рейнолдс. Она хоть и смотрела на вещи скептически, но по крайней мере вносила разнообразие. Для нее айсберг был «очень даже ничего, если любишь подобные штуки». Он «крутой» и «балдежный», но, «право же, всего-навсего очередная манифестация эпохи, в которой мы живем». И прочие гиперболы из области природы. Фей видела слишком много выброшенных на берег раздутых китов, интервьюировала слишком многих уцелевших в беспримерных ураганах, подготовила слишком много материалов о жертвах СПИДа, болезни легионеров и кислотных дождей. Выражение ее лица, рот и глаза напоминают мне людей, которых я видела, когда кончилась война, — этакая привычная жесткость, готовность принять еще не грянувший удар.

Вначале, при первых встречах, Фей пришлась мне по сердцу, но в конце концов я остыла, потому что она заимствует чужие заботы и пренебрегает собственными. Как выяснилось, у нее двое детей, с которыми она вообще не видится. «За ними смотрит моя мама. Я слишком занята». Однажды, я уверена, она напишет об их заботах и будет удивляться, откуда эти заботы взялись.

Я дала ей короткое, беглое интервью и попросила не упоминать мое имя.

— Напишите: один из постояльцев гостиницы.

Она тоже спросила, нельзя ли ее газете использовать мои утренние фотографии айсберга, выплывающего из тумана, а я ответила (Господи, прости меня, грешную):

— Какие фотографии?

— Да ладно вам, мисс Ван-Хорн, — сказала она, — прошлым летом я брала у вас большое интервью насчет того, как вы фотографируете. И по меньшей мере человек шестьдесят уже сообщили мне, что нынче утром вы нащелкали чертову уйму кадров.

Но я стояла на своем: знать, мол, не знаю ни про какие такие фотографии, — и в конце концов Фей ушла искать другую жертву.

Правда, перед уходом я все-таки успела спросить ее насчет дорожного кордона, о котором говорила Мег. Может, накануне там произошла авария? Или преступника какого ловили?

— Нет, — ответила Фей, — просто отрабатывают действия в чрезвычайной ситуации. В последнее время они без конца тренируются — то, дескать, бомбу взорвали, то еще что-нибудь в этом духе.

Еще что-нибудь в этом духе. Крутое и балдежное, наверняка.

Рыжий Биддолф между тем ретиво снимал айсберг со своей лилипутьей перспективы, извел чертову уйму пленки, и, наконец, примерно в час дня они убрались восвояси, чтобы в срок сдать материал для вечернего выпуска.

Любителей поглазеть, правда, не убавилось, но в большинстве они были на яхтах и самолетах, а поскольку айсберг находился поодаль от берега, их присутствие не слишком нам докучало. Надо признать, на фоне бело-голубой громады парусники выглядели весьма живописно.

34. Тем временем я ушла подальше и около двух уже сидела на своем любимом месте — на высокой закругленной дюне, которая за все лето не изменилась, хотя перед теперешней жарищей погода стояла ветреная и дождливая. Мне отчаянно хотелось побыть в одиночестве, чтобы переварить печальное зрелище, представшее передо мною нынче утром, и печальные, горькие слова Мег. Я бы нипочем не смогла нести такую тяжесть, какую несет она, и уже так долго. Одна мысль об этой тяжести внушает ужас.

Болезнь Майкла впервые дала о себе знать лет этак десять назад. Все началось с нервного истощения, он обратился к врачам и в конце концов лег в клинику. Доктора называли его болезнь тем жутким эвфемизмом, каким обозначают чуть не тысячу версий отчаяния, — срыв. А потом, последние пять лет, один за другим удары, параличи, потеря памяти, и в итоге он стал таким, как сейчас.

Если б они меньше любили друг друга. Если б Мег не держалась так за свою преданность. Преданность убивает. Мне ли не знать? Любовь не на пользу тем, кто любит без памяти, всей душой. Мег ужасно горевала из-за Майкла, и это совершенно испортило ей характер. Она была по-прежнему веселой и очаровательной, только ее улыбки и смех сделались какими-то театральными. Играй! Играй! И до конца играй! Убила бы того, кто это написал. А написать так мог только мужчина.

Ладно, хватит об этом.

Итак, сидя на песке, я (говорю как на духу) вспоминала кое-что случившееся до появления айсберга, хотя тоже в тумане: голый Найджел Форестед на берегу — и я, вместо Афродиты. Еще один «спектакль». Найджел Форестед в главной роли — канадский дипломат года!

Думать об этом не стоило — ну, разве только для развлечения, — но по ассоциации пришла другая мысль, куда более важная. О фотокамерах в моей холщовой сумке и о кассетах с пленкой, отснятых не полностью.