Салман Рушди - Клоун Шалимар

— Ты что, решил остаться здесь навсегда? — прорычал он. — Если нет, то мы как раз устроили досрочную выписку.

Шалимар не стал спрашивать, как удалось справиться с дверями камер. Тюрьма давно обветшала, а, возможно, кое-кого из охранников просто купили. Это его уже не заботило. И он побежал.

Между главным зданием ЦР и огороженным стеной двором, прозванным Аллеей Крови, шел коридор под стальной крышей, с двух сторон обнесенный стальной сеткой. Король достиг коридора и извлек из кармана металлический резак огромных размеров. Шалимар присвистнул.

— Мамуля его мне доставила, — широко улыбнулся Король. — В пирог запекла.

Появилась охрана. Началась стрельба деревянными пулями, и люди вокруг стали падать. Пока охранников было всего трое. Они наверняка уже нажали кнопки тревоги, но остальные были рассредоточены по всему периметру тюремной территории, и, чтобы добежать, им потребуется какое-то время. Несколько узников накинулись на охрану, но Шалимар не стал ждать исхода стычки. Вслед за Королем он протиснулся сквозь дыру в сетке. Дальше — стена. Они взобрались на нее и побежали. Впереди, всего в какой-нибудь сотне ярдов, за двойной проволочной оградой, суша резко заканчивалась, там уже плескались воды залива Сан-Пабло. Вид темной, тихой воды, баюкавшей золотой слиток луны, опьянил Шалимара, и он ускорил бег. Меж тем Король еле передвигался; отчаянно балансируя, он жалобно крикнул:

— Эй, браток, постой, ты куда? — Он вдруг стал похож на ребенка, не поспевающего за родителями. — Погоди, не бросай же меня! Не дай мне упасть!

Шум стрельбы стал громче, он нарастал, приближался.

— Стреляют не деревянными! — крикнул Король.

Тут же его комбинезон разлетелся в клочья, грудь стала мокрой от крови, и сердито-недоумевающий, как-то вдруг помолодевший Король упал вниз. Шалимар побежал еще быстрее. Он подумал об отце. Ему нужно, чтобы отец, каким он его знает — молодой, в расцвете сил, — был сейчас рядом; ему нужна была уверенность, что отец его держит, и, пока его держат отцовские ладони, он не упадет. Зубчатая верхушка стены ничем не отличается от веревки, сказал он себе, это не линия опоры в пустоте, это сама пустота, ставшая тебе опорой, это сам воздух. Если поверить в это, то полетишь. Стены не станет, он ступит на воздух в полной уверенности, что тот выдержит тяжесть его тела, и двинется, куда захочет. Он бежал по стене так быстро, как только был способен бежать теперь. Быстро, еще быстрее. Еще. Еще. И отец был рядом. По стене он бежал вместе со своим Шалимаром. Падение исключено, и стены не стало, не было никакой стены.

Сан-Квентин не знал ночной темноты. Ночью в тюрьме полыхало, словно на заводе по очистке топлива. Снопы света вытесняли мрак, освещая блок с камерами, тюремные спортплощадки, а также поселение Сан-Квентин у ворот тюрьмы, где обосновались многие бывшие узники, работавшие в сфере обслуги. Именно оттого, что здесь и ночью было светло как ярким солнечным днем, многие охранники и поселенцы впоследствии божились, что своими глазами видели невероятное. Они рассказывали об этом полицейским, повторяли это журналистам и настаивали на этом, несмотря на то что никто им не верил: они видели, как на угол стены, огибавшей блок ЦР, выскочил человек и стал продолжать движение по прямой и вверх, словно у него под ногами простиралось, уходя к небесам, некое подобие Великой китайской стены; он бежал по воздуху, будто взбирался на холм; его руки были вытянуты, но не в стороны, как крылья, а вперед, как у канатоходца. Так он поднимался все выше и выше, пока не поднялся на такую высоту, куда уже не достигал свет прожекторов. Возможно, он добежал до самого рая, потому что если бы он упал где-то возле Сан-Квентина, об этом сразу же стало бы известно.

Койоты обнаглели донельзя. От жителей домов в каньонах участились жалобы на пропажу домашних питомцев. Кашмира была рада, что у нее никогда не возникало желания завести себе маленькую собачку или канарейку. Ей не нравились животные, у которых не хватало мозгов, чтобы постоять за себя. Она любила одиночество, а их постоянное присутствие ее раздражало. Юварадж был в отъезде, она уже улеглась в постель и, потягивая шардоне, с вазочкой еще теплой воздушной кукурузы на коленях смотрела по телевизору игру знаменитой хоккейной команды «Лейкерс». Двадцатый век подходил к концу, и этот конец не сулил мира. Она очень тревожилась за Ювараджа, хотя старалась этого не показывать. Оснований для тревоги было предостаточно: уже одиннадцать недель вдоль всей индо-пакистанской линии контроля шли постоянные бои, и обе стороны поговаривали о применении атомного оружия. Конечно, она беспокоилась, но считала, что страх разъедает душу, поэтому следует себя вести так, будто ничего особенного не происходит и все хорошо. Она говорила это Ювараджу, но он посчитал это проявлением ее равнодушия к нему. Временами ей казалось, что она не заслуживает такой сильной любви, что она постоянно его разочаровывает. И как долго он будет еще любить ее, полагая, будто она неспособна ответить ему столь же пылко? Вдруг их роману уготована такая же печальная участь, как и этому чертову столетию?..