Салман Рушди - Клоун Шалимар

Тогда что же такое справедливость? Может, горюя по зарезанному отцу, она оплакивала (на самом деле она не заплакала ни разу) человека виновного? А убивший его Шалимар на самом деле служил орудием справедливого возмездия, исполнившим приговор некоего высшего суда в наказание за неведомые миру, нигде не зафиксированные преступления? Если следовать принципам «кровь за кровь» и «око за око», то ведь неизвестно, сколько тех самых очей закрылось из-за косвенных или прямых действий Макса, — пара, сотня, тысяча или сотни тысяч? Как знать, сколько охотничьих трофеев украшает, словно оленьи головы, потайные стены его прошлого?

Грань между праведным и неправедным стала зыбкой, слова теряли свои устойчивые смыслы. У нее возникло ощущение, будто ее Макса убили снова: на этот раз его убили хвалебные голоса. Тот, кого она знала, исчез, и на его месте возник другой, абсолютно чужой Макс-клон. Он передвигался по горящей, опустошенной земле — поставщик оружия, изготовитель диктаторов-марионеток, вдохновитель террористов. Он торговал будущим — единственной валютой, более прочной, чем доллар. Манипулятор и благодетель, филантроп и диктатор, творец и разрушитель, он спекулировал по-крупному на самом мощном и наименее контролируемом из всех валютных рынков, он продавал будущее наиболее перспективным покупателям. Фальшивой, похожей на оскал смерти улыбкой Власти он улыбался всем жадным до будущего оголтелым ордам планеты: врачам-убийцам, фанатичным борцам за «святое дело», воинствующим отцам церкви, финансистам, миллиардерам, безумным диктаторам, генералам, продажным политикам и бандитам. Он был поставщиком самого опасного наркотика-галлюциногена — будущего для избранных клиентов, готовых пресмыкаться за это будущее перед страной, которая им торговала. Макс-невидимка, Макс-робот, воплощение аморальной мощи приютившей его страны.

Ее телефоны звонили не переставая, но она не отвечала на звонки. Ее домофон надрывался, но она никого не впускала. Ее друзья тревожились, они оставляли полные сочувствия голосовые сообщения, они толпились под балконом: «Перестань, Индия, ты всех нас пугаешь!» — кричали снизу, но она держала глухую оборону, в чем ей помогали Ольга-Волга и пара полицейских, сменявшихся каждые два часа. «Никого не пускать», — распорядилась она, и эта ее инструкция выполнялась неукоснительно. Ее лучшая подруга, темпераментная и жесткая итальянка, занимавшая высокий административный пост, тоже прислала ей сообщение, выразив всеобщее настроение: «Послушай, солнце мое, мы понимаем твое горе, — у тебя умер отец, это печально, это просто ужасно, нечего и говорить, а о нас ты подумала? Мы все умираем от беспокойства за тебя. Надеюсь, ты не хочешь, чтобы на твоей совести оказалось еще несколько летальных исходов». Но даже самые близкие ее друзья стали казаться ей невзаправдашними. Никто не имел к ней доступа — ни приятель-продюсер, в свои сорок восемь только что благополучно переживший инфаркт и теперь горячо агитировавший всех коллег за шунтирование; ни ее личная тренерша (в настоящее время в браке не состоящая), чьи яйцеклетки помогли появиться на свет четырем младенцам (при этом своих детей она так и не завела); ни даже ее друг (а в прошлом любовник), музыкальный менеджер (название его коллектива менялось чуть ли не каждый день, но едва он успевал заключить контракт, как группа сразу переворачивалась кверху брюхом, так что его стали чураться, как нечистой силы); ни даже близкая приятельница, порвавшая с мужем из-за его храпа: ни ее хороший знакомый, бросивший жену и избравший спутником жизни своего тезку; ни приятель-грек, потерявший почти все свои деньги на сделках через Интернет; ни все прочие друзья, никогда не разорявшиеся, потому что никогда не имели за душой ни гроша, а также ее кинооператор, ее звукорежиссер, ее бухгалтер, ее врач. Ни с кем она сейчас не могла общаться, кроме себя самой. Исключение составляли лишь ее мертвый отец и его убийца, а еще ее инструктор по боксу Джимми Фиш, да и то лишь тогда, когда она встречалась с ним один на один на ринге.

Фиш, немолодой крепыш-итальянец с плоским носом, иссиня-черными волосами и мощными бедрами, был все еще по-своему красив. Он дрался не в полную силу, хотя это отнюдь не означало, что его удары не были болезненными. В первый раз, когда он нанес ей удар в живот, чтобы не бить в грудь, она была потрясена, даже чуть испугана, но сохранила хладнокровие и через несколько мгновений нанесла ему два коротких удара в подбородок, с удовлетворением заметив, как в глазах его сверкнула с трудом сдерживаемая ярость. Он предложил сделать перерыв. Оба они тяжело дышали.