Игорь Колосов - Экстремальный диалог

— Они не спрашивали, сколько мне лет?

— Мои родители, конечно, хотели бы знать про тебя как можно больше, но они стараются не лезть ко мне с вопросами. Считают, что если сама захочу — расскажу. Они с детства мне доверяли, предоставляли самой решать, что им рассказывать про себя, что — нет.

— Повезло тебе с ними.

— Ты не беспокойся. Я их подготовлю сначала. Тем более, когда они узнают, что ты за человек, все остальное станет неважно. И ты не думай про возраст. В отцы ты мне не годишься — слишком молод, и этого достаточно.

— Еще кое-что, Маша. Я тебе это еще раньше должен был сказать. Не знаю даже с чего начать. Понимаешь, кто-то сказал нашей Борисовне, что меня видели возле Дома Техники, что я приставал к молоденькой девочке. И, может, не только Борисовне. Словом, кто-то распустил про меня сплетни. Совершенно безосновательные. Поверь мне. Скажи честно, ты случайно ничего не слышала про меня от одноклассников или учителей? Только говори откровенно, мне надо знать.

— Андрей, я, конечно, общаюсь с одноклассниками, но не люблю слушать, когда кого-то начинают обсуждать. Особенно учителей. Так что я ничего не слышала.

Андрей облегченно вздохнул.

— Не знаю, кто это сделал, хотя предполагаю. Но речь не об этом. Скажи, если ты о чем-то таком услышишь… если тебе про меня кто-то скажет что-нибудь неприятное, я могу рассчитывать, что ты сначала задашь мне вопросы, прежде чем услышанное скажется на наших отношениях?

Она коснулась его руки. Мягкое, шелковое касание. Успокаивающий жест.

— Андрей, кто бы мне что ни говорил, я сама за себя решаю. И вообще, чтобы не случилось у тебя раньше, это было раньше. До того, как ты начал со мной встречаться.

У него задрожали руки, ноги, губы. Она говорила практически слово в слово то, что он хотел бы от нее услышать. Андрей привлек ее к себе и поцеловал.

Поцелуй длился долго, пока на них не прыгнул Тоша, словно требуя и ему дать частичку внимания и ласки. Они прервали поцелуй, но не отстранились. Так и стояли, обнявшись.

Следя за Тошей, Андрей услышал шепот Маши:

— Наконец-то. Думала, когда он это сделает? Сколько можно ходить рядом и даже не прикасаться?

Он поднимался по лестнице на третий этаж и почувствовал ее присутствие прежде, чем услышал ее голос.

И все-таки он чуть вздрогнул, когда она сказала:

— Как самочувствие, Андрей Анатольевич?

Ковалевская улыбалась, но глаза выдавали какую-то нечеловеческую злость. Андрей готов был спорить, что она поднималась на третий этаж потому, что пошла за ним. Хотела оказаться с ним наедине и сказать что-нибудь «приятное», раз уж представилась подобная возможность.

Странно, но она назвала его по имени-отчеству. Возможно, поэтому он заговорил, хотя обещал себе не реагировать на ее обращения, если это происходило вне урока.

— Все хорошо.

Она фыркнула.

— Да? Ну, ничего, ничего. Не все еще потеряно.

Последние два урока Яна вела себя на редкость тихо. Андрей ждал бури негодования после того, как имел честь пообщаться с матушкой Яны. В конце концов, Евгения была полностью и бесповоротно на стороне дочери, и потому последняя возможность хоть как-то утихомирить эту стервозную брюнетку сошла на нет.

Бури не было. Да, Ковалевская, как обычно, «кусала» Андрея взглядом, но почему-то не предприняла ни одного выпада.

И Андрей уже начал думать, что его поход на квартиру к Ковалевским не стал совсем безрезультатным. Казалось логичным, что Евгения, заступившись за дочь в разговоре с учителем, позже, когда Яна вернулась домой, вставила ей, как следует. Возможно, не так, как надо, но наверняка претензии дочери предъявила. Может, даже сказала, что ее новый учитель, конечно, мудак, но ты, доченька, так и быть, не трогай его, чтоб не рассыпался. Это выглядело вполне правдоподобно.

Лишь сейчас, заглянув в ее глаза так близко, Андрей понял, что ошибался.

Никаких последствий разговор с ее матерью Ковалевской не принес. Если та что и говорила дочери, для Яны это значило не больше, чем грохот на небе во время грозы. Так, незначительное неудобство. Шумно, конечно, но что ж делать? Андрей даже не удивился бы, окажись, что Евгения поддержала Яну, потребовала не давать учителям сесть себе на голову.

Почему же тогда Ковалевская внезапно успокоилась? Почему? Вернее даже не успокоилась, она как будто выжидала. В чем причина?

На этом фоне ее очередная выходка с беседой на лестнице в какой-то степени возвращала реальности прежние цвета.