Джеймс Олдридж - Герои пустынных горизонтов

— То, что вы говорите, отчасти верно, — сказал он Гордону. — Может быть, даже справедливо.

— Ха!

— Но это лишь одна сторона дела. Я покажу вам другую сторону, Гордон, и вы поймете, почему восстание обречено на неудачу. До сих пор все шло у вас хорошо оттого, что вы сталкивались лишь с небольшими сторожевыми отрядами и в условиях пустыни вашим кочевникам ничего не стоило окружить и уничтожить такой отряд. Но теперь вы будете иметь перед собой Бахразский легион с налаженной связью, с разработанной системой обороны, а окраинные районы оборонять нетрудно, заметьте себе.

— Хамида не интересуют окраинные районы, генерал.

— Кроме того, ваши кочевники плохо вооружены, у них не хватает боеприпасов, не хватает, вероятно, и продовольствия. А у Бахразского легиона к весне будет еще больше броневиков — таких же, как тот, что вам удалось украсть, — больше самолетов, больше современных перевозочных средств.

— Ах, весна, заветная пора влюбленных и полководцев! — воскликнул Гордон так весело, что генерал, только что пожалевший его, счел себя оскорбленным в своих лучших чувствах. — Пожалуйста, генерал, не вздумайте затевать против нас весенний поход. Он никому не нужен и заведомо обречен на поражение.

— Запомните мои слова, Гордон: при первой же встрече с хорошо снаряженным войском ваши бедуины будут попросту перебиты. Ваши селения в пустыне беззащитны против бомбардировочной авиации. Повторяю: здесь, в окраинных районах, в Джаммарской пустыне, на территории нефтяных промыслов восстание захлебнется либо от потери живой силы, либо от потери темпа наступления.

Гордон пожал плечами, спор уже стал надоедать ему. — Что ж, увидим.

— Но мне не хотелось бы увидеть это, — настойчиво возразил генерал. — Я вовсе не жажду физического истребления племен — не больше, чем вы, уверяю вас. А между тем, если восстание будет продолжаться, это неизбежно, и виноваты в этом будут только сами бедуины, больше никто. Еще раз спрашиваю вас, Гордон: согласны вы прекратить восстание?

— Нет! — крикнул Гордон, и за этим слышалось недоговоренное «дурак вы». Он надел сандалии и отошел к окну. Длинная лента усыпанной гравием дороги уходила на юг, к зыбучим пескам. Где-то там, на юге, начиналась полоса земли, которая не была пустыней, а просто дикой, необитаемой глушью. Гордону вдруг стало нестерпимо тяжко в четырех стенах этого тесного дома. Он встряхнулся и отрывисто бросил: — Мне пора!

— Но ведь мы не…

— Не огорчайтесь, генерал. Мы встретимся снова — в тот самый, решающий день. — Он протянул руку.

— Одну минуту! — генерал взял его руку, но удержал ее в своей. — Есть еще один важный вопрос, который мне необходимо выяснить, прежде чем вы исчезнете.

— Ну, выкладывайте — хоть я и знаю, о чем идет речь.

Но выкладывать генералу не пришлось, потому что в эту минуту за окном поднялась суматоха, послышались выкрики, сперва по-арабски, потом по-английски. Прежде чем генерал и Смит успели опомниться, Гордон уже выскочил во двор и помчался по мощеной дорожке, которая вела к воротам. Когда они нагнали его, он стоял, повернувшись спиной к пустыне, счастливый, что наконец ушел, избавился от давящей близости стен, словно дом был какой-то пастью, разинутой, чтобы проглотить его. Его безумный страх миновал, и через секунду он уже смеялся.

— Уиллис, вы болван! — говорил он. — Я велел моим людям стрелять, если кто-нибудь подойдет близко, Какого черта вы вздумали соваться?

Уиллис стоял возле часового-бахразца. — Ваши люди мучили этого парня, мистер Гордон, — сердито сказал он. — Я должен был вступиться.

Солдат, полумертвый от ужаса, жался к караульной будке (Букингемский дворец и все прочее, подумал Гордон). Его винтовка валялась рядом, на земле. По искаженному страхом лицу текли слезы.

— Они бы его убили, — говорил Уиллис.

Гордон понял, что произошло. Минка и Бекр, первый из озорства, второй по склонности к кровожадным забавам навели на бахразца не только пулемет, но и сорока-миллиметровое башенное орудие. На расстоянии в двадцать ярдов этого одного было достаточно, чтобы испугаться, а тут еще Минка поддавал жару, изощряясь в отборнейшей брани, на какую только был способен его язык уличного мальчишки. А затем Бекр подверг испытанию последние остатки мужества несчастного солдата, принявшись швырять в него камнями и отсчитывать вслух минуты, оставшиеся до того, как он вместе со своей будкой взлетит над станцией.

— Удивительно, что они вас обоих не убили, — сказал Гордон Уиллису.