Макар Троичанин - Да пошли вы все!.. Повесть

- Знаете, что? Приходите ко мне, вот мои координаты, - взяв со стола, он подал небольшой прямоугольничек визитной карточки ветеринара. – Там и поквохчем всласть. Приходите без церемоний, я буду ждать.

- Пусть идёт, пусть, - разрешила толстуха уйти лишнему.

Иван Ильич взял визитку и, назвав свой адрес, естественно, предложил для квохтанья и свой птичник. Курочкин записал, они крепко пожали друг другу руки и с сожалением расстались, надеясь на скорую встречу.

-6-

Возвращались домой в приподнятом настроении: один - довольный тем, что инъекции не было, а другой - тем, что была.

У подъезда дома на скамейке, обшарпанной задами пенсионеров, некрасиво ссутулившись, сидела дочь. «Синусоида судьбы пошла на минимум», - подумал Иван Ильич.

- Чего сидишь, не заходишь? – спросил, не радуясь любимому дитяти.

- Ключ потерялся, - ответила она безразлично.

- Второй? – укоряюще попенял отец.

- Что я, виновата, что они теряются? – хмуро спросила взрослеющая дочь с просыпающейся женской логикой, непостижимой для здравого смысла.

Иван Ильич не стал бессмысленно препираться, а молча вошёл в подъезд вслед за стремительно убегающим вверх по лестнице Дарькой, смешно, по-жабьи, перебирающим по ступеням попеременно то левой, то правой парой лап. Сзади пыхтела физически недоразвитая дочь. «Корова!» - зло подумал отец, всё дальше отодвигаясь душой от неудавшейся наследницы.

Войдя в квартиру, Иван Иванович спросил:

- Ты надолго или так?

Остановившаяся в дверях комнаты дочь как-то тускло, без всякого выражения посмотрела на него – «как на чужого», - подумал он – и объяснила причину неожиданного появления:

- Валерик хочет взять Виталика на концерт.

- Ну и…

- У Виталика нет бабок.

- Понятно.

Ивану Ильичу стали противны и бессовестная вымогательница, не желающая считать родительские деньги, и он сам, её отец.

- Пусть возьмёт у банкира, - дал он глупый совет, поняв, что деньги хотят вытрясти из него.

- Он не даст, - ровным голосом, безразличным к переживаниям недотёпистого родителя, отвечала посредница.

Ивану Ильичу нестерпимо захотелось выпороть её ремнём по толстой заднице, накричать, нагрубить, чтобы на тупом бесстрастном лице отразились хоть какие-нибудь чувства, чтобы ожили холодные глаза, спокойно наблюдающие за лавирующим отцом, стремящимся избежать неизбежного.

- А с какой стати должен давать я?

Она молчала.

- Обойдётся! – выкрикнул грубо, присоединившись к мудрому решению банкира, и ушёл с сумкой в кухню.

Подрагивающими от волнения руками он переложил содержимое её в холодильник, оставив для обеда сардельки, и только поставил кипятить воду в кастрюльке, как из комнаты донёсся громкий вопль Дарьки. Малыш опрометью пробежал к двери и заскрёбся с визгом, выпрашиваясь на улицу. Иван Ильич почти подбежал к нему, подхватил на руки, но пёс вырывался, извиваясь и скуля, глядя на хозяина исказившимися от обиды глазами. Пришлось спустить на пол и выпустить за дверь. Освобождённый Дарька сломя голову поспешил вниз и даже не обернулся, стремясь скорее убежать из ужасного жилища. Иван Ильич заглянул в комнату. Дочь сидела в кресле перед телевизором и вращалась из стороны в сторону, безучастно глядя на дёргающихся хилых уродцев с электрогитарами и в раздрызганной одежде, обшитой дикарской мишурой.

- Что ты ему сделала? – еле сдерживая яростный гнев, громко спросил непутёвый отец.

- Ничего, - спокойно ответила непутёвая дочь, продолжая спокойно болтаться в кресле. – Только сбросила с кресла.

- Не смей его трогать!!! – прорвало Ивана Ильича.

Невинное дитя опешило и замерло, удивлённо вглядываясь в разъярённое лицо родителя.

- Ясно?! – Неудачливый воспитатель обеими руками схватился за стояки, сдерживаясь, чтобы не наброситься и не отколотить бесчувственную рохлю разом за всё. – Не прикасайся к нему! – Успокаиваясь, тяжело дыша, он сбавил тон. – Я тебе запрещаю!

Он впервые в чём-то ей отказывал и впервые что-то запрещал. Раньше, когда жили семьёй, достаточно было отфутболить к Элеоноре, но после развала семьи он считал, что не имеет на то и другое морального права. И вот решился. Да как! И с ужасом увидел, что на неподвижные толстые щёки из широко раскрытых, остекленевших от недоумения глаз скатились две крохотные слезинки и, замедляясь и оставляя прозрачные блестящие следы, поползли на подбородок. Только две, больше не было.

- Для тебя собака дороже дочери! – зло выпалила родная кровь, даже не думая в чём-то винить себя. – Подумаешь, какая-то дворняга! Ей не место в квартире! – в голосе её отчётливо услышалась Элеоноровская непререкаемость.