Филип Рот - Американская пастораль

Но сразу же после появления Мерри на свет она все равно окрестила девочку. Доун могла бы сделать это сама или поручить своей матери, однако ей хотелось, чтобы все было по-настоящему. Договорились со священником, пригласили крестных родителей, младенца носили в церковь, но пока Лу Лейвоу не наткнулся на свидетельство о крещении в комоде редко используемой спальни в глубине римрокского дома, об этом не знал никто — только Швед, которому Доун открылась вечером, после того как свежеокрещенный ребенок был уложен в кроватку — очищенный от скверны первородного греха и предназначенный вкусить небесной благодати. К моменту обнаружения свидетельства о крещении Мерри была всеобщей любимицей шести лет от роду, и взрыв негодования скоро утих. Что, разумеется, не отменило неколебимой уверенности отца Шведа в том, что тайное крещение — источник всех проблем, с которыми пришлось столкнуться девочке. Это крещение, да еще елка на Рождество, да еще Пасха — этого более чем достаточно, чтобы бедный ребенок так и не смог в себе разобраться. Мало того, была еще бабушка Дуайр — и это еще осложняло дело. Через семь лет после рождения Мерри с отцом Доун случился второй инфаркт, и, устанавливая водогрей, он упал замертво, а бабушка Дуайр буквально поселилась в церкви Святой Женевьевы. Каждый раз, когда ей удавалось залучить к себе Мерри, она тащила девочку в церковь, и один только Бог знает, чем ее там накачивали. Швед, теперь, когда он сам стал отцом, куда свободнее обсуждающий с отцом этот, да и не только этот вопрос, объяснял ему:

— Папа, Мерри воспринимает все это как неизбежную добавку. Для нее все это — бабушка, бабушкины дела. Походы в церковь за компанию с матерью Доун не имеют для нее решительно никакого значения.

Но отец не готов был проглотить это объяснение.

— Одна встает на колени. Так? Они делают все, что там у них положено, и она встает на колени, верно?

— Да, вероятно, думаю, так, встает. Но для нее это ничего не значит.

— В самом деле? А вот для меня это значит — и многое!

В разговорах с сыном Лу Лейвоу воздерживался от утверждения, что крещение — причина надрывного плача Мерри. Но в разговорах с женой он отбрасывал экивоки, а узнав про «какое-то католическое масло», которым эта старая Дуайр кропила его внучку, громко осведомился, не тайное ли крещение было причиной надрывного плача, так страшно пугавшего всех членов семьи в течение первого года жизни Мерри. Возможно, и все плохое, что с ней случилось, включая и самое худшее, происходило именно из-за этого.

Закричав по выходе из материнского лона, она кричала не переставая. Заходясь в плаче, она так широко раскрывала рот, что на щеках лопались тоненькие кровяные сосуды. Сначала врач приписал эти крики желудочным коликам, но когда так прошло три месяца, понадобилось найти другое объяснение, и Доун начала возить ее к всевозможным специалистам и на всевозможные обследования. Мерри была на высоте — она продолжала вопить и там. В какой-то момент Доун велено было даже выжать пеленку и привезти на анализ мочу. По хозяйству им помогала тогда благодушная Мира, толстая, жизнерадостная дочь бармена из морристаунской пивной «Маленький Дублин», и, хотя она сразу подхватывала Мерри, прижимала ее к своей мягкой, словно подушка, пышной груди и нежно ворковала над ней, как над собственной доченькой, если Мерри уже успевала зайтись, Мира справлялась с ней не лучше, чем Доун. Пытаясь перехитрить механизм, провоцирующий этот надрывный плач, Доун придумывала тысячи разных способов. Поездке с Мерри в магазин предшествовали сложные приготовления, целью которых было загипнотизировать ребенка и ввести в состояние покоя. Ради этого выезда за покупками ее купали, укладывали в кроватку поспать, одевали в чистенькое и мягкое, устраивали удобно в машине, потом осторожно везли к магазину в продуктовой тележке — и все шло отлично, пока кто-нибудь не наклонялся над ней со словами «какое очаровательное дитя», и она тут же откликалась воплем и надрывно кричала следующие двадцать четыре часа. За ужином Доун говорила Шведу: «Столько усилий — и все напрасно. У меня все сильнее едет крыша. Я на голову встать готова — только бы помогло, но ничто не поможет». Домашний фильм, снятый, когда ей исполнялся год, демонстрирует всех собравшихся, распевающих «С днем рождения!», и Мерри, вопящую в своем высоком стуле. Но через несколько недель без какой было явной причины крики стали слабеть, промежутки — увеличиваться, и к полутора годам все уже было прекрасно и оставалось прекрасным, пока она не начала заикаться.