Владимир Костин - Бюст

— Поздно мне сначала начинать, с тремя ребятишками на окладе, — сказал Павло чувствительно.

Врешь, поросенок, подумал Сосницын.

— Не будем друг другу мешать, — сказал он, — ты плыви левее, забери дугу, я — правее. И будем поглядывать, если что кричи.

— Боишься вторым приплыть? — сказал Павло, понимая перед пучиной, что соревноваться в скорости не годится.

— Боюсь приплыть в одиночестве, — сказал Сосницын.

И они поплыли в прогретой воде. Неизвестно откуда над ними взялись две чайки и стали над ними кружиться, переговариваясь. Скоро стемнело.

Девушки сидели над морем и пили коктейль. Пловцов не было видно, рано. Девушки думали, где бы им добыть бинокль. Можно было подняться на Лестницу, оттуда с биноклем наверняка они отследили бы две безумных головы.

Проверив бумажник Сосницына, Маргарита выговорила очень плохое слово. Это было непохоже на Маргариту, Анюта уронила соломинку.

— У него билет на московский самолет из Симферополя, на завтрашний вечер, — сказала Маргарита и топнула ногой, — «красавица моя», всю грудь зацеловал, все перецеловал, что имеется! Господи, какой жестокий подлец! Свинья какая!

— Задарит, значит, — сказала Анюта, — он щедрый, он благодарный, сибиряк!

— Не в этом дело, что бы ты понимала, дешевка, — сказала Маргарита и бросила бокал в воду.

— Ты у нас не дешевка, звезда с-под Бендер, — сказала Анюта и обняла зарыдавшую Маргариту.

Сапожник Ты Фа Сян, поседевший, однорукий, двадцать пятого августа 1945 года стоял в смешанной толпе китайцев и русских и вместе со всеми кричал: — Ура! Уля! Ура! Уля! Неподалеку от него открывали рот и ликовали Петя Сосницын и Понеже — Вася Благодатский. Из той компании в Харбине их осталось двое. Вася был рукоположен и служил в Гарнизонной церкви, Петя был инженером по ремонту паровозов на станции. Они разминулись в толпе с сапожником и не узнали его, и Ты не узнал их. Прошло время, и какое горькое время!

А по Китайской грохотали студебеккеры и танки, шли долгожданные советские солдаты, и шли празднично, красиво, весело. В них летели, пылая на солнце, пионы, гвоздики, первые георгины. Петя увидел, как постаревшая Теребенева подбежала к «бравому» полковнику и на бегу искусно поцеловала его в губы. Полковник почему-то остался недоволен.

Нацепив, как и многие, красные банты, Пьеро и Понеже гуляли по городу. В Желсобе размещалась какая-то часть — в распахнутое парадное заносились зеленые ящики; тут же дымилась походная кухня и жизнерадостно, с матерочками, суетились кашевары; курили, собираясь в кружки, млеющие на солнце военные. Война действительно закончилась.

Понеже, пододетый в обыденное платье (что, если победители не жалуют батюшек), сказал Пете:

— Как думаешь, сын мой, не перечикают ли они нас?

— Типун тебе на язык, — рассердился Пьеро, — нашел, о чем думать?… Впрочем, будь что будет!

К ним подошел пожилой солдатик, из породы сующих нос во все без разбора, и спросил:

— Ну, как вы тут, под японцем-то, набедовались? Голодали, или как? Жал вас японец?

— Всего хватало, товарищ, — ответил ему Понеже. Глаза его благодарно заслезились, — как мы вас ждали, родные вы наши. Господи благослови…

— Понеже! — напомнил Петя.

— Сидоренко! — жестко, угрожающе окликнули солдатика.

— Дождались, — сказал он тихо и затрусил к своим. Старший из солдат, с широкой полосой на погоне, встретил его каменным взглядом.

И кто-то из солдат громко сказал:

— А хлебушек они тут ели белый, я разглядел.

— Вот оно как! Так-так-так!

Неважное дело, виноватое дело: они, молодые, как нарочно, крепкие, рослые, домашние, стояли перед солдатами, положившими годы на защиту Родины, пробившимися сюда сквозь смертельный огонь.

А в это самое время в театре «Модерн», окруженном почетным караулом автоматчиков, начался торжественный банкет. Лучшие русские и не только люди Харбина, краса его и гордость, славили освободителей. И не осталось в городе ни одной бутылки шампанского после этого торжества. Старшие офицеры в парадной форме сидели на сцене, в их наградах и погонах вспыхивало солнце Победы. Генерал Белобородов поднял свой бокал — и в нем засияло солнце Победы. Он провозгласил:

— За прекрасных русских людей, живущих здесь, в Китае, которые оказали неоценимую помощь Советской Армии в победе над японцами!

За цвет мужского населения в Харбине!

За вас, герои! Ура!

— Ура!!! — ответили ему лучшие люди Харбина, неловко переглядываясь: великодушно перехваливает их этот интеллигентный генерал.