Владимир Костин - Бюст

Игорь знал, что это представление для внука, что ее совершенно устраивает их «равнодушие». Хотя бы потому, что за это всегда можно упрекнуть.

— Мы обязательно приедем. Приедем, Петька? — спросил Игорь Петрович.

— Приедем, бабушка, — сказал простодушный Петька.

— Верила кукушка в свое ку-ку, — сказала бабушка и погладила внука по голове, — ты, Игорь Петрович, хуже папаши своего. Надулся, как гусак. Тот был никчемушный, а ты себя даже сидя несешь, статую из себя лепишь.

Рассердилась — поверила, изворотливая, хитрая матушка. Игорь вздрогнул и перевел взгляд на Петьку. Петя внимательно, по-взрослому смотрел на него, держа вилку зубцами вверх. Захотелось упрекнуть матушку за черствость, за детство, за злую поперечность. За неблагодарность, в конце-концов. Но при Петьке это было исключено.

— Ты, матушка, сериалов насмотрелась, — сказал он, — если б я был святой, ты и тогда бы нашла к чему придраться, сварливая твоя натура.

Петька был доволен. Матушка надулась, замолчала, они замолчали в ответ. Это разговор был последним. За десять часов до отъезда.

Потому что после завтрака отец и сын поехали к массажисту, к хирургу и заехали на отцовскую работу (Петя любил болтаться в редакции), а когда они возвратились, бабушка испарилась. На столе в гостиной лежала записка: «Уехала в Новосибирск автобусом пораньше. Сосницына».

Чуть позже подоспевшая Лариса обнаружила в спальной, в шкафу купленные вчера бабушкины обновы и пакет с деньгами. Она пересчитала их — в пакете было девяносто восемь тысяч. Недостающие две тысячи найдет у себя под подушкой Петя, укладываясь спать.

Все-таки унизила, ткнула напоследок, изобразила. И ста тысяч при своей жадности не пожалела!!!

Обсуждать тут было нечего, но нервы у Сосницыных сдали, и к вечеру они поругались. Лариса дала тому обычный повод, сладостно, рептильно поговорив по телефону с очередным потенциальным потомком Ермака. Через пару недель Сосницын намеревался взять с него дань без всякого жеманства и милосердия. Снова Лариса путалась под ногами. И снова Петя их помирил.

Наступил вечер. К Измайлову с этим не пойдешь, и неделя еще не прошла. Игорь Петрович пошел в гараж, пил там под музыку водку и читал накопившиеся досье. Паскудно, скучно. А заказать меня не посмеют, себе дороже, подумал он, я защищен и играю по правилам. А машину свою я сожгу сам, когда нужно будет.

И вдруг грохнул недопитую бутылку об стенку и крикнул: Бабушка приехала! Бабушка уехала! (Какой-то фильм?).

Успокоился и трезво сказал: — «Досюль жил-был царь на царстве, на ровном месте, как сыр на скатерти». А теперь, Игорь Петрович, сыр кончился.

В воротца засунулся сосед по гаражу — веселый прокурор: — Ты чего кричишь, Игорь Петрович? Голову капотом прищемил? Ранен? Смотри, тебе под пятьдесят — шкура толстая, как у бегемота, да раны уже не затягиваются.

— Ногу, — ответил Сосницын, поднял ногу и потряс стопою.

Он не заметил, как прокурора сменил Петька. Прокурор превратился в Петьку.

— Отец, ты здесь, в берлоге? Ты выпил? Из-за бабушки? Из-за мамы?

— Почему я не могу просто выпить, — ответил Игорь Петрович.

— Не ври. Пойдем домой? Мне надо с тобой посоветоваться.

Не ври? Двор блестел, крапал мелкий чернильный дождик. Отец обнял сына за плечи и шел на полусогнутых ногах, делая вид, что ранен и сын выводит его из огня. Сын принял игру. Терпите, товарищ майор, нам близко, вон в тот лесок.

— Эх, Петя, когда мне было четырнадцать лет, мне не с кем было посоветоваться, — сказал Игорь Петрович.

Сапожник Ты Фа Сян жил двойной жизнью. Первая день за днем тянулась от рассвета до заката, когда он добросовестно тачал или чинил обувь, имея обширную русскую клиентуру, давным-давно вытеснив из округи двух русских и трех китайских конкурентов. Эти китайцы хотели его побить, но он не дался и побил их сам. Дела давно минувших дней.

Вторая жизнь начиналась в сумерки. Несколько раз в месяц с наступлением темноты Ты умывался с мылом, брился, переобувался, меняя деревянные колодки на кожаные поршни, брал в руки суму, клал в нее два-три аптекарских флакона и тесак в ножнах и выходил из мастерской. Он двигался очень осторожно, ступал неслышно — ему не нужны были свидетели его тайных походов в Новый город.

Так было и сегодня.

А в это время из домика в Модягоу или из дома в Новом городе навстречу ему выходила очередная русская женщина цветущих лет. Она шла навстречу судьбе, спотыкаясь, пугаясь теней и малейшего древесного шевеленья, и опустившийся туман затыкал ей ноздри, оседая капельками на ее холодном носу.