Кристофер Харт - Спаси меня

— Думаю, после десяти уже было. Да тут совсем рядом.

— Поточнее, пожалуйста. Вы сказали, рядом. На этой улице?

— Нет, в каком-то переулке, я свернула с Голдхок-роуд. Только не помню, в какую сторону. Почти ничего не соображала.

— Ничего страшного. Может быть, схема чем-то поможет?

Я мигом возвращаюсь с картой города, и Бет надолго над ней склоняется.

— Нет, совсем не ориентируюсь. Простите, я не могу ответить.

— Ничего. А как они говорили? Не заметили что-нибудь необычное?

— Вроде нет, обычные лондонцы. Нет, подождите, что-то было. Парень с татуировками вроде как шепелявил. — Бет снова невесело усмехается. — Забавно, вдруг раз и вспомнила. Да, он шепелявил, и волосы у него были коротко подстрижены. Светленький такой. Не высокий, но жилистый.

— А остальных не припомните?

Бет качает головой.

— Видела серебристые кроссовки. Вроде бы все. Ничего больше на ум не приходит.

Линн уточняет несколько формальностей, как то: чем занимается Бет, ее домашний адрес и телефон. Благодарит за сотрудничество и заверяет, что описание преступников разошлют по городу к утру следующего дня, а сегодня попробуют прочесать улицы. Если вспомнятся какие-нибудь детали, любая мелочь, надо, обязательно связаться. Несущественных фактов в подобных делах нет. Бет говорит, что сейчас ей не до воспоминаний, и, попрощавшись, благодарит. Мы закрываем за Линн дверь.

Ну вот и все: самое страшное позади. Молодец, хорошо держалась. Осторожно обняв Бет за плечи, хвалю ее, стараясь не выдать голосом жалости или снисхождения. Впрочем, ей уже все равно: бедняжку совсем разморило — снотворное действует. Поднявшись с дивана, отправляюсь на кухню, наливаю новую кружку сладкого и включаю видео.

Бет осторожно, чтобы не обжечь губы, потягивает горячий шоколад через соломинку, а сама наблюдает, как я набиваю марихуаной папироску.

— Кстати, — говорю я, переключив все внимание на пальцы. — Почему ты не обратилась к Майлзу? То есть я, конечно, польщен и все такое, но почему ты не пошла первым делом к своему парню?

— Майлз, как назло, в отъезде. Надо же было найтись каким-то делам в ту ночь, когда меня пытались ограбить. Или изнасиловать, не знаю. К тому же до тебя идти ближе.

— Кстати, а откуда ты знаешь мой адрес?

Бет снова отвечает мне молчанием. Паузы — ее конек.

Я раскуриваю сигарету, порывисто затягиваюсь и передаю ей. Бедняга подносит заветное курево к губам и тут же одергивает руку.

— Ох, я же не смогу — рот болит.

Да, с губами настоящая беда — они, кажется, еще сильнее раздулись. Благо сообразил: забираю самокрутку, втягиваю полный рот дыма и склоняюсь к Бет, как для поцелуя. Она попыталась улыбнуться — и тут же сморщилась от боли. С трудом приоткрывает губы — щелочка узкая-узкая… Я, стараясь не причинить лишних мучений, прикладываюсь к побитому рту и выдыхаю дым. Бет глубоко, с наслаждением, втягивает его в себя. Потом замирает, прикрыв глаза и затаив дыхание, выпускает драгоценное пьянящее колечко. Сидит, млеет. Потом неторопливо открывает глаза и блаженно улыбается.

— М-м, — говорит она. — А у тебя хорошая отдача, знаешь?

Мы молча докуриваем сигарету, потом я набиваю еще одну, и сладкий дым снова перетекает изо рта в рот, растворяясь в воздухе. Мери и Дикон тем временем вовсю спасают затерянный и всеми позабытый сад, а Бет начинает клевать носом. Я же перекатываюсь на другой конец дивана, осторожно приподнимаю несчастную малютку, стараясь не потревожить ушибленное плечо, и сам устраиваюсь рядом. Бет что-то неразборчиво шепчет и опускает голову мне на колени. Я тихо глажу ее, и она постепенно забывается сном. Бет тихо посапывает, я досматриваю фильм, больше любуясь все-таки своей ненаглядной. Как маленькому ребенку, стираю с подбородка слюну — она спит с приоткрытым ртом, так сильно распухли губы, — и моя крошка сворачивается калачиком.

Фильм все никак не кончится — а уже ноги затекли. Наконец, осторожно приподняв голову Бет, аккуратненько выползаю из-под нее и выключаю телевизор. Иду в спальню, просунув предварительно в дверь ботинок из прихожей, чтобы не закрылась, и отворачиваю одеяло на кровати. Возвращаюсь и, опустившись около прекрасной сони на колени, подхватываю ее на руки. Голова опускается на мое плечо, и я направляюсь со своей драгоценной ношей в спальню. Там опускаю ее на постель, накрываю одеялом и, нежно погладив по голове, целую в щечку. Уже собрался было уходить, как вдруг слышу: бормочет что-то еле слышно. Тихо-тихо, не разобрать. Стою, прислушиваюсь — ах вот что, просит остаться и побыть с ней. Выпростала из-под одеяла руку и тянется ко мне, по-прежнему не открывая глаз.