Александр Анянов - Рожденные ползать

Мне стало стыдно еще больше. Почему же я был таким черствым по отношению к собственной жене? Конечно, не всегда легко найти нужные ласковые слова для близкого человека, но, по крайней мере, постараться то можно. Так неужели же Полина должна каждый раз плакать, чтобы выжать их из тебя? Нужно срочно исправляться! Я напишу ей длинное письмо, полное признаний в любви. Или, нет. Лучше написать стихи о моих чувствах. Я пошарил по карманам и достал оттуда бумагу и ручку. Стихи будут начинаться как-нибудь так:

Я даже сам растерялся. Стихи, яркие, выпуклые, сочные перли из меня, как забродившее тесто из кастрюли. Мною овладело невиданное никогда ранее вдохновение. Где-то наверху, над головой послышался шелест крыльев. Это была она, Муза — покровительница поэтов. Так держать! И обязательно слезу в последнем акте, то есть, куплете.

Не удержавшись, я в восхищении ударил себя по коленкам: «Ай да Анютов! Ай да сукин сын!». Стихи получились действительно мощные: про любовь, про разлуку, про верность. Но в то же время спокойно, выдержанно, по-мужски, без слюнявых интеллигентских завываний. И все это на фоне авиационной романтики. Каково?!

Я поднял глаза наверх. На верхушке самолетного киля, нахохлившись, сидела моя Муза. Я подмигнул ей, в ответ она замахнулась на меня разводным ключом. Вместо белого хитона на ней была техничка, распираемая во все сто?роны грудью шестого размера.

— Дед, это ты мой шлемофон свистнул? — вдруг раздался чей-то громкий крик посреди девственной тишины.

Спугнутая Муза, захлопав крыльями, поднялась в воздух и исчезла в небесной синеве. Голос принадлежал Женьке. В ответ раздался виртуозный капитанский мат, доходчиво поясняющий Петрову, в каком месте ему следует поискать свой шлемофон. Где-то неподалеку запустился первый двигатель. Жизнь продолжалась. Начинался еще один армейский день.

Снова бесконечные взлеты-посадки. Тормозной парашют-заправка-подвеска боеприпаса-запуск-добро на выруливание. И опять все с начала. Темп бешеный. Время вылетов рассчитано до секунд. Самолеты взлетают уже не поодиночке, а парами и звеньями. В воздухе висит непрерывный гул от работающих двигателей. Резко набирая высоту, машины уходят в небо, выбрасывая из сопла желто-оранжевые снопы форсажного пламени.

Внезапно меня ткнул в бок Гусько, показывая рукой куда-то в небо. Я посмотрел в указанном направлении, но ничего не увидел. Мешало солнце, светившее прямо в глаза. Ниже, ниже смотри, корректирует мой взгляд Юра. Я, наконец, замечаю четыре маленькие точки низко над горизонтом. Так обычно издалека выглядят самолеты, заходящие на посадку. Но самолеты садятся по одному и заходят с гораздо большей высоты.

Все быстро проясняется. Точки стремительно растут, увеличиваясь в размерах, пока не превращаются в боевые машины. Четверка идет в плотно сомкнутом строю. Еще какие-то секунды и она с грохотом проносится прямо над нашими головами. Летят МиГи так низко, что хорошо видны голубые бортовые номера и белые сигары ракет, подвешенных под крыльями. Стоящие на земле инстинктивно втягивают головы в плечи, придерживая руками беретки, чтобы не сдуло ветром.

Звено проходит над аэродромом, и едва поравнявшись с концом ВПП, круто набирает высоту и, совершая противозенитный маневр, резко размыкает строй. Самолеты расходятся в разные стороны. Их белые инверсионные следы в безоблачном небе образуют гигантский четырехлепестковый цветок.

Похоже на имитацию атаки на аэродром противника, сообразил я. Увиденная сцена вызывает у меня противоречивые чувства: восхищения и страха одновременно. Восхищения — от мощи и красоты нашей техники. Страха — от осознания своей полной беспомощности перед этой беспощадной мощью, если бы атака, не дай бог, оказалась настоящей.