Виталий Лозовский - Как выжить и провести время с пользой в тюрьме. Часть 2

В конце вам дадут протокол на подпись. Перечитайте его очень внимательно. Не там поставленная запятая может оказаться роковой. Если вы не согласны с чем-то из написанного, подробно запишите свои замечания, скажем, «относительно такого-то факта я высказал предположение, тогда как в протоколе это записано в виде утверждения, с чем я категорически не согласен». Либо требуйте переписать протокол. Подписана вами должна быть каждая страница. Не лишним окажется и пронумеровать все листы, если это ещё не сделано, а также проставить дату и время возле каждой подписи. Все пустые места, где может быть что-то дописано, должны быть вами зачёркнуты. Не обращайте внимания при этом на крики и давление следователя — это ваше право. Многие же этого не делают, потому что им неудобно. Они якобы этим выражают своё недоверие, боятся обидеть. Тем более, если ваша беседа прошла вроде бы без эксцессов. На что, вероятно, следователь и рассчитывал.

Если один и тот же вопрос в разных вариациях вам задают не один раз, потребуйте, чтобы он был записан в протокол и вам дали возможность ответить на него письменно. Вообще вы имеете право не отвечать на вопрос, который не записан в протоколе. Если вы видите, что не до шуток, и вас конкретно хотят сбить с толку, запутать, то становитесь в глухую оборону: «Вопрос записывается в протокол, я его читаю и затем отвечаю». Вы имеете также право собственноручно записать ответы в протокол. В одних случаях это, правда, может быть для вас полезным, в других — не совсем. Записанное с ваших слов ещё как-то можно оспорить, написанное своей рукой, — уже вряд ли. Не забывайте об этом, даже если вы свидетель. Свидетели, особенно по хозяйственным статьям, очень легко превращаются в обвиняемых. Если вы подозреваемый, то также имеете право не отвечать на вопросы: воспользуйтесь им, если чувствуете подвох, если не уверены. Почаще пользуйтесь универсальной фразой «Не помню…».

Если же видите, что в протоколе править нечего, там одни лишь домыслы следователя и перекрученные факты, если вы не понимаете, что происходит, находитесь в растерянности, оцепенении, просто найдите в себе силы ничего не подписывать. Это ваше право. Даже если вы свидетель, это ещё не отказ от дачи показаний, а требование перенести процедуру в связи с состоянием здоровья.

Если бы мне, в мои 17, скромному, застенчивому, слабому выпускнику спецшколы-интерната физико-математического профиля при Киевском университете, надежде, так сказать, советской науки, кто-нибудь сказал, что меня ждёт в этой жизни, то я был бы, как минимум, обескуражен.

Больница и инвалидность, медицинский институт, армейская служба на заснеженном севере, немалый бизнес и его полная потеря, бега и погони, чужие страны, хождения через границы без документов, работа на стройках, снова бизнес, тюрьма и зона, эзотерика, рукопашные бои, мои тренинги, интервью на ТВ и в прессе, сотня тысяч читателей…

Но об этом, может быть, как-то в другой раз.

ПОСЛЕДНИЕ ДНИ В ЗОНЕ БЫЛИ НЕПРОСТЫМИ. Вышла амнистия — одна из самых больших за постсоветское время. На волю выгоняли даже прямо с ШИЗО. Но меня отпускать почему-то никак не спешили. Уже прошёл предоставу, бумаги давно ушли на суд и уже вроде как и вернулись, и вроде как с положительным решением. Уже на половину опустел барак, а мы с закарпатским цыганом Мишей, которому повезло также как и мне, вторую неделю лежали на шконарях и смотрели в потолок.

Психическое напряжение достигло апогея. Но вместе с тем, было интересно наблюдать себя, своё поведение, мысли и именно этому периоду я обязан несколькими моментам осознания — настоящих таких жирных инсайтов. И несколько раз уже благодарил судьбу, что она не спешила меня отпускать. Все-таки для внутренней работы нет лучшего времени, чем неопределённость, страх и напряжение.

И вот как-то вечером иду по коридору к спальному помещению. Навстречу завхоз: «Ну как? Крышу ещё не снесло? Пошли, чаю попьём». Сидим, болтаем. Чуть позже заходит дежурный офицер. Он же ответственный в штабе за подготовку документов на освобождение. Вид у него весьма жалкий. Красные глаза после бессонной ночи, на лице страдание. Второй день его терзает жуткая зубная боль. Уже не помогают и колеса.

Понаблюдав за его муками, неожиданно для себя делаю ему предложение: «Если я сейчас избавлю вас от боли, вы мне завтра делаете бумаги на освобождение?». Он скептически на меня смотрит: «Ну давай, попробуй».