Лео Яковлев - Штрихи к портретам и немного личных воспоминаний

Работа в Чрезвычайной следственной комиссии, созданной Временным правительством для расследования деятельности царских министров и сановников, так захватила Александра Блока, попавшего в ее состав в качестве одного из редакторов в марте семнадцатого, что стала на несколько петроградских месяцев весны и лета этого года главным содержанием его жизни. Иначе и быть не могло, т. к. происходившее в Зимнем дворце и в Петропавловской крепости, допросы и беседы с теми, кто еще недавно сосредоточивал в своих руках всю полноту власти в истекающей кровью стране, позволили ему заглянуть в бездну, всей душой ощутить леденящий ужас смертельной опасности, нависшей над священной для него Россией. Чтобы почувствовать этот ужас, нужно было, вероятно, быть не только гражданином, но и великим поэтом России, — этим можно объяснить относительно спокойное восприятие происходящего иными членами комиссии и ее сотрудниками — Н. К. Муравьевым, С. В. Ивановым, Н. Д. Соколовым, С. Ф. Ольденбургом, П. Е. Щеголевым, Л. Я. Гуревич, А.С. и П. С. Тагерами и др., среди которых было немало честных и серьезно относящихся к своему гражданскому долгу людей, стоящих на умеренно либеральных позициях.

Уже через два месяца после прихода в комиссию Блок стал, несмотря на свою незначительную должность, признанным лидером, по крайней мере, в подкомиссии, ответственной за составление отчета, в первом протоколе которой имеется следующая запись о программе итогового документа: «Это должна быть не историческая работа, но доклад, распадающийся на две части: 1) материалы по докладу и 2) доклад в тесном смысле этого слова». Этот план отчета комиссии был предложен Блоком.

В июле 1917 года непременный секретарь Российской Академии наук С. Ф. Ольденбург, возглавлявший редакторские работы, искренне любивший Блока, был назначен министром просвещения, и в комиссию был введен профессор всеобщей истории Петроградского и Юрьевского университетов, широко известный в предреволюционные годы историк и публицист Евгений Тарле.

Блок и Тарле были безусловно самыми яркими личностями в составе Чрезвычайной комиссии, но, кроме того, они были еще и очень разными людьми, и поэтому их столкновение было неизбежным. Появление Тарле в комиссии Блок отметил в своем дневнике 24 июля: «Дворец. Уход Ольденбурга (министр народного просвещения). Разговор с Тарле». В тот же день вечером в письме к матери он делится впечатлениями от этого разговора: «Появился Тарле, хотя и не заместителем Ольденбурга, но в качестве редактора; я с ним говорил утром, убедился, что он (для меня. — Вставка М. А. Бекетовой) труднее Ольденбурга и забил тревогу, т. е. убедил председателя вновь пересмотреть план (меня поддерживал Неведомский), что мы и будем делать завтра».

Неизбежность столкновения с Тарле, которую интуитивно почувствовал Блок в их первую встречу, имеет свои причины. Эти же причины, по-видимому, заставляли их избегать друг друга в тесном петербургском мире первых десятилетий XX века. Они не просто жили в одном городе, который оба безумно любили, ходили по одним улицам, но и входили в одни и те же дома, имея общих знакомых (П. Е. Щеголев, С. А. Венгеров, Ф. Сологуб и А. Н. Чеботаревская, Ф. Д. Батюшков, П. С. Коган и Н. А. Нолле-Коган, К. И. Чуковский, С. Ф. Ольденбург, Л. Я. Гуревич, А. Л. Волынский, С. Ф. Платонов, Ф. Ф. Зелинский и др.), печатались в одних и тех же журналах («Русская мысль», «Образование», «Северные записки», «Новое слово», «Жизнь» и др.). Иногда восхищались одними и теми же людьми (например, Л. Н. Толстым, В. Г. Короленко) и недолюбливали одних и тех же, например, В. В. Розанова (правда, Блок — как нововременца, но не как человека и писателя, а Тарле — и как человека, и как писателя) и даже, хотя и в разное время, увлеклись одной и той же женщиной (В. А. Щеголевой). Они были хорошо известны друг другу. Во всяком случае, Блок ни в дневниках, ни в письмах не считал нужным объяснять кто же такой этот Тарле, обеспокоивший его своим появлением в комиссии. Очевидно, имя Тарле говорило само за себя.

Что же, кроме взглядов на искусство, литературу и историю могло разделять их, при том, что один из них был сыном еврея-выкреста, а другой сам был выкрестом? Прежде всего, пожалуй, различия личных целей, различия жизненного пути, неравноценность личного опыта.

На достижение своей цели — занять достойное место в русской университетской науке, войти в профессорский круг — Тарле потратил почти сорок лет жизни, Блок же принадлежал к этому кругу по происхождению и, наверное, поэтому не очень дорожил своими привилегиями. Тарле был предан интересам профессорской касты, Блок с юных лет тяготился ее замкнутостью, старался раскрыть этот мир: