– Ешь лучше инжир. – И Казанцева, усмехнувшись, протянула ему блюдце.
Очередной звонок в дверь.
– Вторая, – буркнула примадонна, трогая гланды. – Иду, чего разорались!
– Я не сильно опоздала? – Тоненький голосок в коридоре заставил Ларчикова похолодеть. – Дело в том, что у меня муж попал в больницу, пришлось помотаться. Я вам звонила. По поводу работы в Израиле. Вы меня помните?
Казанцева промолчала и через минуту довольно грубо втолкнула девушку в кабинет.
Это была Дашенька, рыжая лисичка. Войдя, она с ужасом уставилась на Вадима.
Фрусман рассказывал Ларчикову, как ему зашивали бровь. С мелодраматическими интонациями и физиологическими подробностями:
– Пока тряслись в «скорой», я держал на голове лед. Ну в Москве и дороги! Лед еще дали – кусок в руку и держи. Хоть бы в тряпочку завернули. Все течет, рука отмороженная. Я тебя умиляю! Привезли в ближайший травмпункт. Там сплошь калеки – ни одной симпатичной бабы. Отодрали от меня эту салфетку марлевую – с кровью и мясом. А кровь все сочится, глаз заливает. А всем наплевать. От врача спиртом разит, еле стоит на ногах. Я говорю: «Вы что, меня в таком виде зашивать будете?» А он в ответ: «Не ссы в компот. Я вчера две руки пришил. После двух литров».
Намазали вокруг глаза йодом. Вкололи новокаин, заморозили подчистую. Берет этот алкаш зажим такой с кольцами, как у ножниц, иголка там страшенная…
– Послушай, Лева, – перебил его Ларчиков. – Дашку ты к Казанцевой направил?
– Какую Дашку? – удивился Фрусман.
– Не делай круглые глаза. Нашу Дашку, жену Димки.
– Когда? По какому поводу?
– По поводу поездки в Израиль.
И Вадим коротко обрисовал Леве, как ему пришлось, чтобы лишний раз не объясняться с Казанцевой, устроить «просмотр» рыженькой. С раздеванием и задушевной беседой.
– Ну я, я, – нехотя признался Фрусман.
– У тебя что, совсем крыша поехала?!
– А ты не хами! Я больной. Она сама тут пристала: отправь меня в Израиль, отправь в Израиль. Хоть кем. Хоть проституткой! А после этого алкаша-самоубийцы я вообще про все на свете забыл. Ну не сказал тебе, извини!
– Дела, – мрачно констатировал Вадим, со стыдом вспоминая свое вчерашнее «не надо, и все», брошенное в лисичку увесистым булыжником…
Когда осенью они с Дашей вернулись из Турции, Люба Гурская уже работала главбухом в какой-то посреднической фирме. Была она в жуткой депрессии и лично встретиться не захотела. Причины своего морального упадка объяснила по телефону. Первое: от нее ушел биохимик (у Вадима с ехидцей мелькнуло: видимо, в его мозгу перестали выделяться особые гормоны, характерные для состояния влюбленности, и ученый муж уже не испытывал при виде Любы чувство полета). Косвенно Гурская эту версию подтвердила: та, которую он называл Крысей, оказалась вовсе не подопытной крысой, а молоденькой практиканткой из Польши с таким вот противным и шокирующим именем. К этой крысе муж и ушел.
Причина вторая: их деньги в банке пропали окончательно и безвозвратно. Ларчиков, конечно, это проверил. Но в силу своих маленьких тогда возможностей не пробился дальше операционистки в кассе. Та подтвердила: да, деньги, можно сказать, сгинули навсегда. Но вот куда сгинули? В чей карман? Версии возникали разные – доказательств никаких. А просто так предъявлять претензии Гурской было неумно и опасно: обманутые курды, несмотря на гибель акробата, еще наверняка рыскали по Москве «в поисках утраченного». Могла бы Любка-Кремень сдать его при случае? Запросто. Ее нежное девичье сердце за долгие годы выживания в Москве действительно превратилось в кремень. Ведь подставила она своего директора Ариэля Михайловича, любителя макак и утконосов. Фактически подписала смертный приговор Геннадию Сергеевичу, акробату. Хотя по старым аферам они, безусловно, два сапога пара…
После не слишком затянувшихся объяснений Ларчиков и Гурская перестали общаться. Впрочем, где-то ближе к лету Люба позвонила. Чтобы выразить свои соболезнования.
От Вадима тогда ушла Даша (осень – весна, биохимик – лисичка). Все это время после приезда из Турции он перебивался случайными заработками: фотографировал праздных людей на Арбате, продавал сигареты в переходе, сторожил чью-то дачу под Балашихой. Его последнее место работы, видимо, и доконало лисичку. По ее мнению, Ларчиков опустился на самое дно. И ее потащил за собой, а ведь она уже там была. А ведь они так не договаривались. Ведь они мечтали уехать в Турцию, пусть тоже сторожить дачу. Пусть. Но – дачу Касыма! Уходя к Димке (фактически – в соседнюю комнату), она так все и объяснила: мол, ты не выполнил обещание.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу